Скоро мы спустились к платформе.
- Ну, как? - спросил Сергей.
- Ч-чудно, - выдавил я.
- Это еще ч…
Сергей вдруг запнулся.
Рот его широко раскрылся, а глаза сделались злыми.
- Куда! - заорал он через мою голову. - Куда! Стой!
Мне стало страшно.
Я инстинктивно сжался, успев только искоса заметить стремительное движение за спиной. В следующий момент я уже летел в сторону. Кто-то ахнул. Хрустнуло в локте. От боли потемнело в глазах. На секунду, на две я просто выключился.
- Вставай, вставай! - Сергей, оказавшись рядом, подхватил меня под мышки.
Я заскреб ногами.
- Ч-что?
- Тебя чуть не сбросили на рельсы.
- К-кто? - я кое-как оперся на правую.
- Зомби.
Загудел появившийся из тоннеля поезд. Крупицы летящей пыли укололи щеку.
- Гд-де? - я попытался обернуться.
- Потом, потом, хорошо? - Сергей потащил меня к распахнувшему двери вагону.
Вокруг нас толклись, двигались люди.
- Мне придется проехать с тобой одну-две станции, - Сергей слабо улыбнулся. - На всякий случай.
Мы втиснулись.
- Ужас! Просто ужас какой-то! - заговорила впереди меня старушка своей попутчице. - Бежал как бешеный, словно ему одному надо…
Голова ее тряслась на тоненькой шее.
- В лоб бы, думаю, таким… - она даже сделала движение сухим кулачком.
Подруга кивнула.
- Стрелять, Аня, стрелять. Совсем совесть потеряли.
Стукнули наконец двери. Запоздало забормотал диктор. Следующая - "Достоевская".
- Вот он, - притянул меня к стеклу Сергей.
- Зомби?
Человек-зомби неподвижно сидел на полу у колонны, широко раздвинув в стороны ноги. Ему было за сорок. Рослый. С брюшком. С гарнитурой в ухе. Дорогой темно-синий костюм-двойка, рубашка, галстук, остроносые туфли.
Я вздрогнул, когда человек вдруг повернул голову за газетой, которую ветер потащил по опустевшей платформе.
Оловянные глаза. Остановившиеся.
Поезд медленно тронулся. Платформа и человек на ней поплыли назад. Я встретился с ним взглядом. Ошеломление, страх исказили его лицо.
Он резво встал на колени и пополз за вагоном. Пополз, пополз, отмахивая левой рукой, а правую держа у сердца. Кажется, что-то говорил.
А дальше поезд набрал скорость, и человек-зомби исчез.
- Н-не п-понимаю, - прошептал я.
- Чего? - спросил Сергей.
- П-почему з-зомби?
- А что, не похож?
- Он пэ… п-полз и-и изв-винялся, мне к-кажется.
- Это у них бывает… Как локоть?
Я осторожно пошевелил рукой. Боль почти не чувствовалась. Скорое всего, просто ушиб.
- Н-ничего.
- Это хорошо, - Сергей вздернул к лицу запястье. Блеснул круглый циферблат часов. - Черт, опаздываю. - Он поморщился. - Не прочь встретиться вечером? Я все объясню… Постараюсь, по крайней мере.
- Г-где? - спросил я.
- А на "Звенигородской". Там же, у барьерчика. В семь.
Я кивнул.
"Достоевская" кинулась под поезд серым камнем, желтым светом.
- Пока, - сказал, выскакивая, Сергей.
- П-пока.
Спинами и плечами меня затерли вглубь вагона.
- Ну пройдите, пройдите еще! - напирала тетка в красном пальто. Нахрапистая. Пухлая. Яркая. С матерчатой сумкой и объемным пакетом из "Окея".
Глаза смотрели бесстыдно.
- Молодой человек!
- Чт-то?
Я не понимал, что ей от меня надо. Пространства, которое она и так занимала, хватило бы на трех таких как я.
- Подвиньтесь. Я вижу, вам есть куда, - тетка улыбнулась, показывая мне железные зубы. - А я сумочку поставлю…
Д-дура, подумал я. Но развернулся, встал боком.
- Вот спасибо, - сказала тетка.
Своя сумка ей была дороже чужого меня.
Я закрыл глаза. Так было легко представить, что ни тетки, ни вещей ее рядом нет. Растворилась. Рассыпалась. Улетела.
Как-то само собой стало думаться, что она тоже может быть зомби.
Хотя, на самом деле, мне все же было непонятно, какой смысл вкладывал в это слово Сергей. Тот, ползущий на коленях человек, мало походил на живого мертвеца.
Совсем не походил, если честно.
Значит, зомби - это, скорее, просто наиболее подходящее название. Но если так рассуждать, то все равно должны быть какие-то общие черты.
Я увлекся.
Когда мне было одиннадцать, от нас с мамой ушел отец. Это уже после Феодосии. Много после. На нервной почве у меня участились мышечные спазмы. Потом появились боли в левом голеностопе. Острые, внезапные. Казалось, будто кости прижигают изнутри.
Я тогда понял, что скоро перестану ходить.
Даже, помню, испытал мрачную радость: перестану ходить, а там и умру, всем легче будет. А отец - отец пожалеет тогда и вернется.
Мама часто ревела за стенкой, в большой комнате.
Реабилитационной группы в то время не было. А если и была, то лишь в проекте. К нам периодически заходила педиатр из районной поликлиники, немолодая усталая женщина, выписывала обезболивающее, витамины, какие-то лекарства.
Как-то, посмотрев на меня, лежащего бледным трупом на кровати, она отвела маму в прихожую и на клочке бумажки записала ей телефон. Только он на пенсии, предупредила она, одеваясь. Может и отказать.
Так в моей жизни появился Виктор Валерьевич Усомский.
Ему было семьдесят четыре. Он ходил с палочкой, мягко подшаркивая. Тонкие усики. Живые глаза. Твердый голос. И костюм. Всегда. Непременно.
Я его сначала невзлюбил.
С моими ногами он сразу стал обращаться бесцеремонно - мял, сгибал, выворачивал, колол. Я извивался и кричал от боли. Я бы, наверное, подрался с ним, если бы мама не придерживала меня по его просьбе. Все мои удары доставались ей.
"Не, это мы переборем, - уверенно говорил он, вдавливая пальцы мне в бедра. - Переборем, перенастроим. Летящей походки, конечно, не обещаю…"
"А з-зачем, з-зачем тогда? - плевался я. - Я же все р-равно б-буду урод!"
"А затем, - наклонялся он ко мне, - что ноги в человеке еще не все. Не главное. Главное здесь и здесь".
Ладонь его невесомо прикасалась к моим груди и голове.
"А х-ходить?"
"Важно, - говорил он, - чтобы ты хотел ходить. И мог. И ног своих не стеснялся. Каждый человек, Коля, живет двумя жизнями. Да-да. Есть жизнь тела. Пришел-ушел. Съел-выпил. Она, по сути своей, скучна и однообразна. Не без приятных моментов, но все-таки… А без внутренней жизни, жизни души и разума она еще и бессмысленна".
"И че… чт-то?" - вздыхал я.
"А то, что тебе необходимо растить в себе этот смысл. Учиться думать. Учиться жить для чего-то. Тогда все внешние неудобства будут преодолимы. Или же вовсе окажутся не существенны. Вот ты читать любишь?"
И Виктор Валерьевич опять мял мои ноги, а я кричал.
"Н-нет! Н-не знаю!"
"И зря, - он обтирал потный мой лоб вафельным полотенцем. - Очень зря. Книга - это мостик. Мечта. Мудрость. Логика. Она все дает. Детективы читал когда-нибудь?"
В руке его возникала и взмахивала серыми страницами книжка в мягкой обложке. "Убийство в Восточном экспрессе" - золотились буквы.
"С-сказки… П-про Урфина Д-джуса…"
"Ну, сказки тоже хорошо, - кивал Виктор Валерьевич, подставлял стул к изголовью, садился, располагая палочку между колен. - Давай вместе почитаем. И разберем. Просто неинтересно, когда бездумно. - Он подбирался и начинал: - "Ранним морозным утром, в пять часов по местному времени…" - И тут же отвлекался: - Итак, пять часов. Важно это? Не знаю. Но на всякий случай запомним. "Ранним морозным утром…"
С тех пор я люблю представлять события своей жизни как главы или главки какого-нибудь детективного романа.
Мне нравится разбирать их на составные части, на побудительные движения, на эмоциональные порывы, нравится видеть отдаленную взаимосвязь. Нравится смотреть на все, как на загадку, требующую участия.
В какой-то мере я этим живу.
Это ведь обо мне: "Народу опять было - не продохнуть. Я встал за низеньким, лысеющим мужчиной…"
Поезд постоянно подтормаживал. Тетка облизывала ярко-красные губы розовым языком.
Что я знаю о зомби? - думал я. О классических? Немного, собственно. Жрут людей. Разлагаются. Медлительны. Никакого сходства с попытавшимся сбить меня мужчиной.
Что еще? Немота. Кровожадность. Все не то.
Вот я стою, стал мысленно реконструировать я ситуацию. Сергей - от меня справа. Краем глаза уже видится наплывающее сзади синее пятно. Потом - толчок. Это Сергей сбивает меня с траектории зомбибега.
Если бы не он, смел бы меня бегун на рельсы. И сам бы, скорее всего, упал.
Дальше… Дальше я уже лежу, и бегун, видимо, тоже сидит-лежит, каким-то образом остановленный, оглушенный и пришибленный.
- Площадь Восстания.
Ч-черт! Чуть не ухватил!
Клацнули двери. Затолкались, застучали каблуками. Пахнуло одеколоном. Кто-то обмахнул мое лицо букетом цветов.
Итак, общее… Что же общее?
Зомби идет за живым. Так. Попадись на пути его преграда, он так и будет биться в нее, чувствуя впереди добычу.
А мужчина этот - он тоже бежал ко мне, сломя голову. Если предположить, что старушки в вагоне как раз о нем говорили, то он действительно мало кого замечал. Обезумел? Действовал инстинктивно? Как зомби? Ему надо было добраться до меня любой ценой?
А ведь горячо.
То есть, получается, некая зашоренность, безразличие ко всему, что отлично от цели, и роднит. Вполне логично тогда. Но возникает вопрос: почему он бежал ко мне? Что он хотел от меня?
Я чуть присел, расслабляя правую ногу.