- Ничуть, - возразил доктор Рэйвен. - Все мои мальчики возвращаются повидать меня, и я рад их видеть. Это заставляет меня гордиться.
- Я и сам удивляюсь, - улыбнулся Саттон, - и мне кажется, я знаю почему, но это трудно объяснить.
- Тогда давай спокойнее, - проворчал доктор Рэйвен, - помнишь, так, как мы привыкли. Мы сидели и обсуждали вопрос, и, наконец вникнув в него, мы находили суть.
Саттон коротко рассмеялся.
- Да, я помню, доктор. Тонкости теологии. Существенные различия в сравнительной религии. Скажите мне вот что. Вы провели за этим всю свою жизнь, вы знаете о религиях земных и других более, чем любой человек на Земле. Были вы способны хранить одну веру? Вы когда-нибудь испытывали искушение уклониться от учения вашей расы?
Доктор Рэйвен поставил чашку.
- Я мог бы заранее предположить, что ты озадачишь меня. Ты делал это все время. У тебя сверхъестественная способность поставить именно тот вопрос, на который человеку трудно ответить.
- Я больше не буду вас озадачивать, - заверил его Саттон. - По-моему, вы нашли какие-то хорошие, можно сказать, даже лучшие черты в глухих религиях.
- Ты нашел новую религию?
- Нет, - ответил Саттон, - не религию.
Церковный колокол все звонил, а девушка, которая смеялась, ушла. Шаги на тротуаре были уже далеко.
- У вас не было когда-нибудь чувства, - спросил Саттон, - как будто вы сидите и слушаете то, что, как вы знали, вам не дано было услышать?
Доктор Рэйвен покачал головой:
- Нет, не уверен, что я когда-нибудь это чувствовал.
- Если бы вы услышали, что бы вы сказали?
- Я думаю, - сказал доктор Рэйвен, - что я был бы так же озадачен этим, как ты сейчас.
- Мы жили одной верой, по крайней мере, восемь тысяч лет, а может, и больше. Наверняка, больше. Потому что то, что заставляло неандертальца красить берцовые кости в красное и ставить черепа к востоку лицом, должно было быть верой, слабым проблеском чего-то вроде веры.
- Вера, - мягко произнес доктор Рэйвен, - это могучая вещь.
- Да, могучая, - согласился Саттон, - но даже в ее силе - признание нашей слабости. Наше собственное признание того, что мы должны иметь посох, чтобы опереться, выражение надежды и убеждения в существовании какой-то высшей власти, которая укажет нам путь и даст руководство.
- Ты не ожесточился, Аш, тем, что нашел?
Где-то громко тикали часы во внезапно воцарившейся тишине.
- Доктор, - внезапно спросил Саттон, - что вы знаете о судьбе?
- Странно слушать, как ты говоришь о судьбе. Ты всегда был человеком, не склонным поклоняться судьбе.
- Я имею в виду документальную судьбу, - пояснил Саттон. - Не абстракцию, а фактически существующую вещь, действительную веру в судьбу. Что говорят записи?
- Всегда были, есть и будут люди, которые верили в судьбу, - сказал доктор Рэйвен. - Некоторые из них, по-видимому, с оговоркой. Но в основном они не называли это судьбой, а считали это счастьем или предчувствием, или вдохновением, или чем-нибудь еще. Существовали историки, которые писали об очевидной судьбе, но это было не более чем слова. Просто сомнительные выверты. Конечно, были и фанатики, и те, кто верил в судьбу, но практиковал фанатизм.
- Но свидетельства нет, - возразил Саттон, - нет фактического доказательства вещи, называемой судьбой. Подлинной силы, живущей, жизненной субстанции. Что-то, до чего можно дотронуться.
Доктор Рэйвен покачал головой.
- Нет, насколько я знаю, Аш. Судьба, в конце концов, всего лишь только слово. Это не то, что можно наколоть на булавку, вера-то тоже могла быть не более чем слова. Но миллионы людей за тысячи лет сделали ее подлинной силой, вещью, которую можно определить в себе. Вещью, которой можно жить.
- Не предчувствие и счастье, - запротестовал Саттон, - это же просто случайности.
- Они могли быть проблесками судьбы, - объяснил доктор Рэйвен, - едва видимыми вспышками. Предвестниками широкого потока режима случайностей. Узнать, конечно, нельзя. Человек может быть невосприимчивым ко множеству факторов до тех пор, пока у него нет фактов. Поворотные пункты в истории зависят от предвидений. Вдохновенная вера в собственные способности меняла течение событий больше, чем это можно представить.
Он поднялся, подошел к книжному шкафу, постоял с откинутой назад головой.
- Где-то, - сказал он, - если смогу ее найти, здесь есть книжка. Он поискал, но не нашел.
- Неважно. Я наткнусь на нее попозже, если ты будешь еще в ней заинтересован. Там рассказано о старом африканском племени со странной верой. Они верили, что душа, или сознание, или "эго" (по-латыни), или как бы вы ни называли ее, у каждого человека имеет партнера, двойника на какой-то отдаленной планете. Если я правильно помню, они даже знали ее и могли указать на вечернем небе.
Он отвернулся от шкафа и пристально посмотрел на Саттона.
- Это может быть судьба, ты знаешь, это может быть даже очень хорошо.
Он пересек комнату и встал перед холодным камином: руки сцеплены за спиной, серебряная голова отклонена в сторону.
- Почему ты так интересуешься судьбой? - спросил он.
- Потому что я нашел ее, - ответил Саттон.
15
Лицо на экране оказалось в маске, и Адамс с холодным гневом произнес:
- Я не принимаю вызовов в маске.
- А этот вы примете, - возразил голос из-под маски. - Я тот человек, с которым вы говорили в патио. Помните?
- Вызвали меня из будущего, я полагаю? - поинтересовался Адамс.
- Нет, я еще в вашем времени и наблюдаю за вами.
- За Саттоном тоже наблюдали? Голова в маске кивнула, а затем спросила:
- Вы его видели. Что вы думаете?
- Он что-то скрывает, - ответил Адамс, - и он не совсем человек.
- Вы собираетесь его убрать?
- Нет, - сказал Адамс, - я этого не думаю. Он знает что-то, что должен знать я, что должны знать мы. И убийством мы этого от него не добьемся.
- Тому, что он знает, - резко возразил голос из-под маски, - лучше умереть с человеком, который знает это.
- Возможно, - предположил Адамс, - мы могли бы прийти к соглашению и взаимопониманию, если бы вы сказали мне, что все это такое.
- Я не могу сказать этого вам, Адамс. Хотел бы, но не имею права раскрывать будущего.
- А до тех пор, пока вы этого не сделаете, - огрызнулся Адамс, - я не позволю вам менять прошлое.
А сам при этом думал:
"Этот человек под маской испуган. Он мог убить Саттона, когда хотел, но сам боится это сделать. Саттон должен быть убит человеком его собственного времени… и здесь, на Земле, потому что время может не стерпеть насилия в будущем".
- Между прочим, - услышал он голос человека из будущего.
- Да? - откликнулся Адамс.
- Я собираюсь спросить вас, как дела на Альдебаране XII? Адамс окаменел в своем кресле. В нем бушевал гнев.
- Если бы не Саттон, - сказал человек в маске, - происшествия на Альдебаране XII не случилось бы.
- Но Саттон тогда еще даже не вернулся, - снова огрызнулся Адамс. - Он еще не появлялся…
Его голос затих, потому что он кое-что вспомнил. Имя на титульном листе… "Ашер Саттон".
- Слушайте, - взмолился Адамс, - ради всего святого! Скажите мне, если у вас есть что мне сказать.
- Вы хотите убедить меня, что не догадываетесь, что это может быть?
Адамс покачал головой.
- Это война, - произнес голос.
- Но там нет никакой войны.
- Не в ваше время, а в другое.
- Но как…
- Помните Майкельсона?
- Человека, который на секунду ушел во время?
Голова в маске кивнула, и экран опустел. Адамс сидел, чувствуя, как холодок бежит по его телу.
Зуммер опять замурлыкал, и он механически передвинул рычажок. На экране был Нельсон.
- Саттон только что вышел из университета, - доложил Нельсон. - Он провел час с доктором Горацио Рэйвеном. Доктор Рэйвен, если вы помните, профессор сравнительной религии.
- О, - сказал Адамс. - Так вот что это такое.
Он постучал пальцем по столу, будучи раздраженным и испуганным одновременно.
"Было бы позором убрать такого человека, как Саттон, - подумал он, - но это, вероятно, лучший выход. Да, это могло быть к лучшему".
16
"Кларк сказал, что он умирал, а Кларк инженер. Кларк составил таблицу, и в таблице этой присутствует смерть. Математика подсказала, что определенные деформации и давления превращают человеческое тело в желе. И Андерсен утверждает, что Саттон не человек. А откуда Андерсену это знать?"
Дорога впереди изгибалась серебряной полосой, сияя в лунном свете, звуки и запахи ночи царили на всей земле. Острый чистый запах омытой зелени, таинственный запах воды. Ручей бежал по болоту, расположенному правее, и Саттон из-за руля мельком увидел на повороте сверкнувшие отблески волнующейся воды, освещенной луной. Квакание лягушек создавало пелену феерического звука, которая льнула к холмам, а светлячки-фонарики сигналили из темноты.
"И откуда Андерсену знать? Откуда, - вновь спросил себя Саттон, - если он меня не обследовал? Если он не был тем, кто старался проникнуть в мой мозг после того, как меня вырубили, когда я вошел в комнату.
Адамс открыл свои карты, а он никогда этого не сделал бы, если бы не хотел, чтобы это видели. Если только у него в руках не было козырного туза. Он хотел, чтобы я знал, - сказал себе Саттон. - Он не мог сознаться, что мое поведение уже записано у него на лентах и пленках, что это он оснастил мою комнату снаряжением.