Первой моей мыслью было рассказать обо всем Чарли, Сэму или еще кому-нибудь. Но я тут же представил, как тип семидесяти с лишним лет от роду рассказывает подобную историю мне, и сразу понял, что бы я подумал: Альцгеймер у тебя, похоже, старикан. Ты либо спятил, либо просто пьян. А то и врешь.
В самом лучшем случае, я бы решил, что рассказчик смешивает реальные происшествия с событиями давно минувших дней в том раздражающе-метафорическом ключе, которые усваивают многие старики, впадая в маразм, когда "Я часто думаю о моем дорогом усопшем муже" превращается у них в "Мы так славно болтаем с твоим папой".
Нет, рассказать об этом можно лишь тому, кто сам придет ко мне в дом и увидит все своими глазами. Но это может и не повториться, или не повториться при госте, и тогда он уйдет, а мне останется лишь его жалость. Нет, я так не хочу.
10 октября
Это дети.
Они дразнят меня.
Тот, другой город вернулся прошлой ночью. Два дня я не заходил в кабинет, поэтому не знаю, что там происходило, за тем окном. Пусть будет как будет, думал я. Пусть картины за ним сменяются, как приливы и отливы за стенами дома на морском берегу. Мне-то что до них.
Я проснулся ночью, не знаю, в котором часу, но было темно. Долго лежал, пытаясь понять, что же меня разбудило.
И, наконец, услышал. Еле различимое шипение. Шепот.
Голос шел сквозь стену. Из кабинета.
От страха у меня отнялись руки и ноги, я лежал, весь похолодев, с открытыми глазами. Шепот то стихал, то возобновлялся, все такой же вкрадчиво-настырный.
Я сел и натянул на себя одеяло, как плащ. Дрожа от страха, я доковылял из комнаты до двери кабинета и молча встал перед ней. Здесь звук был громче, он назойливо сочился сквозь деревянную панель.
Я понял, что больше уже не усну. Сжав зубы, я протянул руку и толкнул дверь.
Комнату снова омывал тот призрачный лунный свет. Шкафы и книги на их полках казались из-за него старыми и ненастоящими. Все кругом точно окаменело, покоясь в мертвой тишине. Единственным проводником движения был серебристый луч из старого окна, в нем танцевала пыль.
В других стеклах неслись по лондонскому небу облака, но в том городе снова стояла ясная ночь. И, замерев на пороге впавшей в оцепенение комнаты, я снова услышал тот же голосок.
Ой, мистер.
Голос был детский.
Он говорил шепотом, но его слова как будто снова наполнили комнату жизнью. Пробудили эхо в чуждых измерениях.
Я услышал тоненькое хихиканье, потом кто-то шикнул.
Холод был снаружи, холод пробирал меня насквозь.
Ой, мистер.
Снова те же слова. Я сделал шаг в ужасную темную комнату. Стол стоял там, где я его оставил. Между мной и сияющим леденцом окна ничего не было.
Вдруг раздался новый звук: в окно кто-то отрывисто стучал. Я прислушался: серия ударов повторилась, но теперь я успел заметить несколько крошечных силуэтов - они на миг возникли в нижней панели старого окна из ниоткуда, ударились в стекло и снова пропали.
Я понял: кто-то бросал в окно камешки.
Медленными, мелкими шажками я пересек комнату и подобрал стул, который лежал там, где он упал в прошлый раз. Встав на него, я заглянул как можно дальше вниз.
В темноте проулка началось стремительное, скрытное движение. Страх леденил мне тело, туманил глаза. Я почти ничего не видел в глубокой траншее тьмы, лежавшей прямо передо мной, и все же мне удалось разглядеть очертания каких-то фигур, которые жались к стене прямо подо мной, так, чтобы я их не увидел.
Одна из них снова подала голос.
Ой, мистер, ты старый хрен. И тут же в темноте зловеще захихикали.
Еще один камень полетел в окно, удар получился звонче, чем прежде. Я ощутил его через стекло и отшатнулся. Но не упал. Вместо этого я громко закричал на них от страха.
- Что вам от меня нужно? Оставьте меня в покое! - орал я, но ответом мне был лишь хриплый, сдавленный смех.
Один за другим темные силуэты отделились от стены и шагнули туда, где я мог их видеть. Их окружала такая полная темнота, что они сами оставались в ней лишь тенями. Но я все же разглядел, что это дети.
Не веря своим глазам, я на мгновение пригнулся, чтобы взглянуть в другие стекла, но там ничего не переменилось. Я по-прежнему находился на высоте пятидесяти футов над улицей, где, кроме меня, похоже, не бодрствовал никто. Я смотрел на скромные городские холмики и кочки, травяные гривки которых шевелил время от времени ночной ветерок, и бескрайний лабиринт невысоких, словно присевших на корточки домов, молчаливых и темных в этот час.
Но там, в другой, верхней части окна, жуткая шайка швыряла камни в мое стекло, оскорбляла меня призрачными, шепелявыми голосами и называла стариком, стариком.
И вдруг я неожиданно понял, что происходит. Именно той ночью я впервые осознал, что меня преследуют фантомы, распоясавшиеся духи. Я как будто проснулся, почувствовал холод и снова услышал "рат-тат-тат" камешков по стеклу и жестокие слова банды ребятишек, которых просто не могло там быть. Ужас стиснул мне глотку, когда я шагнул со стула на пол и, ступая как можно тверже, пошел на подгибающихся ногах к выключателю, повернул его, а когда и свет не остановил потока ядовитых оскорблений из призрачного города, трижды сильно хлопнул дверью.
Когда я повернулся, все, слава богу, кончилось.
Не знаю, где теперь эти дети - разбежались ли в страхе или терпеливо ждут меня там, куда этот призрачный город исчезает днем.
11 октября
Я снова пошел в тот магазин, откуда мне привезли окно.
Как я и предполагал, продавщица ничего не знала, ничего не помнила и сказать мне тоже ничего не могла. Окно попало к ней в магазин несколько месяцев назад с большой партией товара, откуда, она забыла.
Мое поведение явно ее встревожило. Она спросила, что случилось. У меня вырвался короткий истерический смешок, рот разъехался в недоверчивой ухмылке. Тот еще, наверное, вышел оскал.
Мной владели путаные, темные эмоции, которым я и сам не нахожу определения. Я чувствовал себя изолированным от людей, мне было страшно. Вместе с тем я был почему-то убежден, что прошлое прошло и что теперь необходимо позаботиться о настоящем.
Какова природа этого места?
Я много думаю о нем, и каждый раз по-разному.
Окно помнит то, что оно видело раньше. Это ясно. Я не знаю, куда оно смотрит или когда, но понимаю, что открывающийся мне вид принадлежит более раннему времени (кстати, после вчерашней эскапады маленьких мерзавцев царапин на стекле прибавилось).
Значит, я оказался внутри оконной памяти? И то, что происходит со мной сейчас, есть не более чем повтор бессмысленных по своей жестокости выходок, направленных против старика, который жил когда-то за этим стеклом с огненной метой посредине, как теперь живу я? Что, если окно смотрит в какой-то нудный, идиотический Ад, где все повторяется, словно заезженная пластинка?
Или на этот раз все будет по-другому? И мелкие оглоеды решили довести какое-то дело до конца?
13 октября
Гаденыши. Оборванцы. Мое воображение рисует жирных парней с сигаретами во рту и девчонок с узкими лицами. Глаза у всех одинаково неживые. Мелкие негодяи.
Маленькие террористы.
Террористы.
В покое они меня не оставят. Они копируют мой голос и подражают моей шаркающей, стариковской походке. Пишут непристойности на стене напротив и на кирпичах моего дома, моего другого дома, который я не могу увидеть. Они мочатся на мою стену и швыряют камнями в мое окно.
Я больше не выхожу из кабинета. Наоборот, там я учусь, узнаю, что мне необходимо для обороны. Я жду, что призрачный город снова вырастет передо мной, а когда он появляется, я вглядываюсь в него до самых дальних пределов, куда только в состоянии дотянуться мое зрение.
Возле моего окна по стене - по моей другой, призрачной стене - проходит водосточная труба.
Я слышал, как они взобрались по ней немного вверх, обтирая штанами ржавчину и сбивая ботинками штукатурку. Перед этим они долго шептались, подначивая друг друга лезть. Обзывали меня, заряжая друг друга ненавистью и ядом, чтобы хватило храбрости разбить мое окно и напугать меня до смерти.
Не знаю, что такого сделал я или что сделал он - старик, который жил в том, другом доме. Может быть, ничего, просто он был старым, смешным, глупым и жил там, где никто не мог слышать ни его проклятия, ни мольбы.
Не стану называть их порождением зла. Они не зло, сами по себе. Но творить зло они вполне способны.
14 октября
Весь день я сидел в кабинете и ждал, и они пришли наконец - ночью, и тогда я стал кричать им, чтобы они перестали, влез на стул, а мои пижамные брюки по-дурацки хлопали меня по лодыжкам. Прямо на моих глазах один из них вынул из кармана мел и стал писать что-то на стене напротив.
Было темно, я не видел, что он пишет. Но, доведя меня до слез, они сбежали, а призрачный город оставался за моим окном почти до самой зари, и, когда стало уже достаточно светло, я увидел, что они мне написали.
СТАРИК, ТЫ ПОКОЙНИК.
15 октября
Я вышел на улицу и огляделся, и всюду, во всех частях города, куда за день донесли меня ноги, Лондон оказался переполнен молодостью.