Я слышал, как оживленно матерятся парни и девчонки в автобусах и на велосипедах. Видел на дверях маленьких продуктовых магазинов таблички с надписями: "Не больше двоих детей сразу". Тщетная предосторожность. В странном состоянии я бродил по улицам, наблюдая маленьких монстров, которые окружают нас со всех сторон.
Впервые в жизни я видел, как люди, едва взглянув на меня, смущенно отводят глаза. Наверное, я давно не мылся - был занят. Или все дело в моей разбитой походке. Откуда им знать, что я недавно так хожу. Я не был изгоем еще неделю назад, пока в моей жизни не появились ребятишки.
Нынешняя разнузданная, не знающая дисциплины молодежь вызывает у меня страх. Они же не люди. Они все как две капли воды похожи на тех, что приходят мучить меня ночью.
Дикий страх охватывает меня при взгляде на любого из них, но к страху примешивается зависть. Желание. Сначала я думал, что это новое чувство, что оно просочилось в меня с чуждым лунным светом. Но потом, понаблюдав за тем, как глядят на молодежь другие взрослые, я понял, что не одинок. Что чувство это древнее.
Я приготовился.
Я снова побывал в том строительном магазине, но человек, которого я вызывал вставить мне окно, не вспомнил либо не узнал меня. Там я купил все, что понадобится мне ночью.
Весь сегодняшний день - может быть, последний - я не спеша ходил по городу, заложив за спину руки (они как-то сами так легли, видно, это стариковское одинокое рукопожатие просится к старческой хромоте). И только увидев, что время уже близко, день подходит к концу, я заковылял домой.
Я готов. Эти строки я пишу при убывающем свете. Старое окно, то, в котором водятся призраки, пока показывает то же, что и его более молодые коллеги.
Я сижу прямо под окном, на полу у моих ног лежит трость, на коленях - молоток, купленный сегодня в хозяйственном.
Почему они выбрали меня? - размышлял я. По-моему, я не был жесток, по крайней мере, преднамеренной и особенно отвратительной жестокости за мной никогда не водилось. А уж к детям тем более - к ним я вообще не имею никакого отношения.
За время ночных посещений я разглядел на моих беспощадных мучителях нелепые широкие шорты - фасон полувековой давности, а мое ухо уловило такую же старомодную рубленую манеру речи (интонация всех выдает с головой, даже самых разнузданных садистов). И да, конечно, я подумал о том времени, когда я сам был таким же, как они.
Возможно, причина очень проста, и это моя юность предстала передо мной в виде неуправляемой толпы подростков. Так неужели все дело сведется к банальному нравоучению? И мой мучитель - это я сам?
Я не знаю. Хорошо помню себя с такой же бандой, помню, как мы носились по развалинам, искали в них трофеев, курили всякую дрянь, мучили бездомных собак и кошек, но я совершенно не помню, чтобы мы вот так выделили одного какого-то старика и навещали его каждый вечер, неотвязные, точно гарпии. Может быть, я заблуждаюсь. Может быть, это все-таки я, там, за окном.
Но я просто не могу поверить в то, что Ад настолько неизобретателен.
Нет, наверное, я просто старик, а они играют со мной в игру, развязки которой они ждали целых шестьдесят лет. И теперь упиваются своим беззаконием. Своей гнусностью.
А я сижу и жду. Жду, когда зайдет солнце, и в старинном стекле мигнет и поменяет природу свет, и когда я увижу, как духи с неуемной злобной энергией занимают места перед моим окном, вот тогда мы посмотрим, кто кого.
Почему нельзя просто разбить это окно и покончить со всем сразу? Расколотить эту чертову штуку, и дело с концом.
Такая мысль приходила мне в голову тысячу раз с тех пор, как все это началось. Тысячу раз я представлял, как запускаю в стекло книгой или туфлей, а то и сам бросаюсь на него, посылая в небо веер сверкающих осколков. Которые потом, разумеется, осыпаются на траву далеко внизу.
Или можно снова пригласить мастера и вынуть эту чудную панель. Вставить на ее место обычную, чтобы ничем не отличалась от соседних. А эту стеклянную ловушку вернуть озадаченной хозяйке лавочки со старьем. Или просто снести к мусорным бакам, пусть там ждет очередного ничего не подозревающего энтузиаста. Или даже бросить в канал, - мало ли разного мусора там валяется, так пусть еще и мое окно развлекает рыб своим призрачным светом.
Но дети-то будут ждать.
Они ведь не в самом окне, они за ним. И они еще не отведали крови. Их выбор пал на меня. Не знаю, почему так случилось, но их выбор пал на меня. И теперь они не выпустят меня из своего поля зрения. Их жертвой должен стать я. Все годы, что я живу на свете, они ждали этого момента.
Так что, где бы я ни спрятал окно, они все равно будут ждать. И даже если я разобью его в моем мире, в их мире это ничего не изменит. Просто в их призрачном городе время замрет, и они будут ждать, ждать и ждать, и я боюсь даже представить себе, когда и как они найдут меня снова.
Сейчас они проверяют, как далеко они могут зайти.
Но если я буду караулить и ударю в нужный момент, если перехвачу инициативу, то сражение пойдет на их территории.
Я отомщу им за стариков.
Если я разобью стекло тогда, когда за ним будет их проулок, если я разобью его в их город, тогда все может измениться. Я могу получить доступ в их мир.
И тогда я выберусь через разбитое окно, и спрыгну (там не высоко, если зацепиться сначала за подоконник) в переулок (в мир духов, населяющих мертвый город, но об этом лучше не думать), и погонюсь за ними, размахивая палкой.
Чертовы мелкие хулиганы.
Если Богу будет угодно, то я схвачу одного из них, разложу у себя на коленях и задам ему порку, такую порку, что он у меня надолго запомнит, я так его вздую, чтобы неповадно было, чтобы этому, всей этой бессмыслице, пришел конец. Убегать мне некуда. Я обязан положить этому конец. Они должны получить хороший урок.
(Пишу эти слова, а сам чувствую себя таким дураком. Идиотский план. Чистое безумие. Гляжу на пигментные пятна на своей руке и понимаю, что мне также по силам вылезти в окно и спрыгнуть в переулок за ним, как сдвинуть гору. Что же делать? Что же мне делать?)
Попытаюсь. Сделаю все, что в моих силах.
Потому что о том, что будет в противном случае, нельзя даже помыслить.
Я знаю, что они затевают. Я их раскусил. Когда окно изменится, я снова увижу их грязный переулок и их послание мне, мелом написанное на стене напротив, оно будет нагло таращиться на меня оттуда. И я должен сделать все, чтобы вылезти в это чертово окно и выбраться наружу сегодня ночью, потому что если я этого не сделаю, если я растеряюсь, замешкаюсь, если у меня ничего не получится, если они опередят меня, если я не выйду туда…
Они войдут сюда.
Победа над голодом
С Айканом я познакомился в пабе в конце 1997 года. Я был с друзьями, один из них громко говорил про интернет, от которого мы все тогда были без ума.
- Гребаный интернет мертв, чувак. Вчерашнее дерьмо, - раздался голос в двух столиках от нас. Айкан смотрел на меня пристально и вроде бы даже с любопытством, словно гадал, позволю я ему испортить нашу маленькую вечеринку или нет.
Он был турок (я специально спросил, из-за имени). По-английски говорил безупречно. Никаких тебе гортанных акцентов, хотя каждое второе слово заканчивалось у него не совсем привычной интонацией.
Смолил он постоянно. ("Национальный спорт, - говорил он, - пока не проконопатишь легкие насквозь, в долбаный Стамбул не суйся".) Ко мне он питал симпатию, потому что я его не боялся. Спокойно слушал, как он обзывает меня всякими словами и вообще хамит. Хамил он часто.
Мои друзья терпеть его не могли, и, когда он ушел, мне пришлось кивать и поддакивать им, - мерзкий, мол, тип, откуда он такой взялся, грубиян, и все прочее, но почему-то Айкан меня все равно не бесил. В тот раз он отчитал нас за то, что мы развели сопли по поводу "мыла" и вообще сети. Говорил, что будущее за беспроводниками. Я спросил его, чем он занимается, и он, затянувшись еще разок своей вонючей сигаретой и покачав головой, небрежно выпустил струю дыма.
- Нанотехом, - бросил он. - Мелкой такой фигней.
Дальше он объяснять не стал. Я дал ему свой номер, но даже не ждал, что он когда-нибудь позвонит. Звонок раздался десять месяцев спустя. По чистой случайности я все еще жил по тому же адресу, о чем ему и сказал.
- От меня не скроешься, чувило, - обронил он непонятную фразу.
Договорились встретиться после работы. Голос у него был расстроенный, почти несчастный.
- Игрушками балуешься, чувак? - спросил он. - Эн-64?
- У меня есть "Плейстейшн", - ответил я.
- "Плейстейшн" отстой, парень, - сказал он. - Кнопочки-фигопочки. Дам тебе адресок. Пусть сколько хотят рекламируют свои игровые приставки, а тебе нужен аналоговый джойстик, без него в нашем деле никак. Знаешь кого-нибудь с Эн-64?
Когда мы встретились, он сразу сунул мне квадратную коробочку из серого пластика. Это был игровой пакет к системе "Нинтендо-64", только топорно сделанный и как будто даже неоконченный с виду, с шероховатыми швами. Фабричного ярлыка на нем не было, только стикер с неразборчивыми каракулями.
- Что это? - спросил я.
- Найди кого-нибудь с Эн-64, - сказал он. - Это мой проект.
Еще пару часов мы болтали. Я спросил Айкана, где он работает. Сначала он только закурил в ответ. Потом пробурчал что-то насчет компьютерного консультирования и веб-дизайна. Я сказал ему, что думал, будто интернет умер. Он горячо согласился.