* * *
Он вздрогнул, услышав шаги, и резко обернулся. Кто-то шел по тропинке: берет надвинут на лоб, плащ внакидку.
- Вам тоже, я вижу, не спится, - сказал, подходя, Николяну. Сел рядом на траву, аккуратно прикрыв полами плаща колени.
- Тут, в горах, даже в разгар лета ночи всегда холодные. Вы бы лучше побереглись…
- Я привычный, - отвечал Заломит, глядя перед собой. - Это мой ареал. Я специализируюсь на флоре Карпат… На том, что от нее осталось, - добавил он тихо.
- Вы нарочно расположились здесь? Отсюда рукой подать до того места, где…
- Сколько сейчас может быть времени? - не дал ему договорить Заломит. - Я забыл свои часы в номере.
- Около трех, вероятно. Через часок взойдет солнце.
- Значит, прошло не более полусуток… Как это могло случиться, хоть убей, не пойму…
Николяну поплотнее запахнулся в плащ.
- Я тоже. Я просто глазам своим не поверил, когда подбежал на ваши крики. Так упасть - это надо ухитриться. Будто городское несмышленое дитя, которое первый раз очутилось в горах. Разве что внезапная потеря сознания. Ведь он катился метров двадцать - двадцать пять и даже не попытался за что-нибудь ухватиться. Тут же и корни, и высокая трава, камни, в конце концов…
- Наверное, обморок. А может, сердечный приступ или что-нибудь вроде того… Выяснится, я думаю.
- Выяснится, - кивнул Николяну, - если вскрытие будет сделано вовремя и кем следует…
- Вы давно с ним познакомились? - спросил, глядя искоса, Заломит.
- Давно, но подружились в последние три-четыре года, когда он уже отошел от своей специализации. А тогда, в первой половине шестидесятых, мы работали по разным профилям, и у нас просто не было возможности часто видеться и узнать друг друга.
- Отошел от своей специализации, говорите? - спросил Заломит. Николяну, скрывая замешательство, долго оправлял на себе плащ.
Потом встал, просунул руки в рукава, застегнулся под подбородок и только тогда ответил вопросом на вопрос:
- Вы давно не виделись?
- Да, и вообще мы виделись не каждый год. Переписывались и того реже, оба были по горло загружены, у каждого своя жизнь… Держали связь через общих знакомых. И тем не менее, когда он узнал от Хаджи Павла, что я собираюсь в горы, сюда, в Пояна-Дорней, во второй половине июня, он написал мне и предложил провести несколько дней вместе, нам втроем, здесь, на турбазе… Но почему вы спрашиваете?
Николяну в неловкости потер руки.
- Я просто хотел знать, были ли вы в курсе его исследований, а точнее сказать, открытий. Лет десять назад в наших кругах многие подозревали, что доктор Тэтару вот-вот откроет, если уже не открыл, как лечить рак.
- Да, я был в курсе. Мы даже говорили с ним на эту тему. Вернее, я приставал к нему с расспросами, и он наконец, при всей своей замечательной скромности, признался, что если ему не помешают обстоятельства, то самое большее через два-три года смертность от рака будет ниже, чем от туберкулеза и сифилиса.
- Ну, это неизбежно. Кто же сомневается, что рано или поздно средство против рака будет найдено - так же, как, например, против чумы или бешенства. Вся соль в подробностях. Доктор Тэтару вас не посвящал в подробности?
- Да нет, сказал просто, что эксперименты чрезвычайно обнадеживают.
- Обнадежить не шутка, - возразил Николяну. - Многие обнадеживали, а что толку? У доктора Тэтару была революционная методика, и ничего общего ни с какими предыдущими разработками по лечению рака она не имела. Конечно, как водится в подобных случаях, полагалось сохранять секретность, пока методика не опробована в так называемых минимальных сериях, то есть по крайней мере в трех-пяти клиниках. Поэтому никто из нас в те времена десятилетней примерно давности не знал, в чем состояли эксперименты. Но и от того, что мы разузнали про методику, дух захватывало. А последние два-три года, когда мы с доктором Тэтару сошлись поближе и он рассказал мне кое-что - не все, но достаточно, - я понял, что наши сведения были не просто слухами, как утверждали позже… Да, представьте, позже так утверждали…
Он запнулся, и несколько секунд прошло в колебаниях.
- Э, да что там, сейчас уже можно говорить, - отважился он наконец. - Во-первых, Аурелиана Тэтару больше нет в живых. А потом - хотя в таких вещах никогда не знаешь, что правда, что пропаганда, что досужие выдумки, - так вот, вроде бы подобные же эксперименты проводятся в России и в Соединенных Штатах. В общем, если коротко, идея доктора Тэтару такова: канцер провоцируется чрезмерным и анархическим разрастанием клеток ткани или органа. В смысле физиологии этот процесс парадоксален и даже противоречив, поскольку сам по себе феномен стремительного размножения клеток - признак хороший, то есть показатель регенерации соответствующей ткани или органа. Сама по себе неоплазия - безостановочное разрастание клеток - должна была бы привести к тотальной регенерации тканей и, в конечном итоге, к омоложению всего человеческого тела. Но благо этой позитивной органической пульсации сводится на нет безумным ритмом, в который она впадает, хаосом и анархией в построении новых клеток на микро- и макроуровнях. Можно сказать, что налицо тенденция к созиданию, внезапно потерявшему меру, физиологический процесс, утративший целесообразность, "созидание" в беспамятстве и наугад, без цели, без порядка, без программы…
- Потрясающе! - не выдержал Заломит. - Ну просто потрясающе! Гёте был бы в восторге от такой интерпретации: болезнь как хаотическое творчество, творчество, потерявшее меру!.. А Гётев "Метаморфоз растений"! Ведь он адресован лично Аурелиану! И я не настаивал! Я не добился от него подробностей! Никогда себе этого не прощу!..
- Думаю, тут дело не в вашей настойчивости. Он страдал - я один раз даже так прямо ему и сказал, - страдал скромностью, доходящей до патологии.
- Да, но что же все-таки стряслось? Такие многообещающие эксперименты - и вдруг о них перестали говорить. И он сам, когда мы потом встречались, больше не упоминал о них ни словом.
Николяну приподнял руку, будто хотел указать на что-то, но, тяжело вздохнув, уронил ее на колени.
- Я сам толком не знаю, что стряслось. Его вдруг перевели в районную больницу, в Джулешты, главврачом. Ну и все эксперименты побоку. Вы случайно не встречали его в тот год - с шестидесятого на шестьдесят первый?
Заломит с минуту подумал.
- Нет. Ни в шестидесятом, ни в шестьдесят первом, ни в шестьдесят втором мы не виделись.
- Зато те, кто с ним тогда виделся, уверяли, что никаких горьких настроений у него заметно не было. Он только посмеивался - беззвучно, на свой манер, и говорил: "Это никуда не денется. Не я, так другие". И менял тему.
…Да, конечно, это было обречено. Зачем я спрашиваю? С моим-то опытом. Проект регионального атласа, три монографии, готовые к печати, и чем все это кончилось: улыбочка Урсаке, когда он переглядывался с Катастрофой-в-Трех-Святых, но главное, их молчание, когда взяла слово сама Непорочное Зачатие…
Кровь бросилась ему в лицо, он встряхнул головой.
- Ладно, но как все же Аурелиан собирался подправить процесс разрастания клеток? В чем состоял эксперимент?
- Насколько я могу это реконструировать из того, что знаю сам и слышал от него, он предполагал довести до кондиции какой-то органический раствор (или сыворотку, точнее не скажу), в общем, препарат, инъекция которого в неблагополучную зону заставляла бы организм "опамятоваться", как мы шутили, - будила бы инстинкт целесообразности, изначально ему присущий. Но это так, метафора. Он сам считал, что разрабатывает средство для коррекции органических процессов. Раз даже сказал мне: "По сути, открытие будут использовать в медицине больше для омоложения организма, чем для лечения рака. Потому что рак (это его слова) как социальный бич через поколение-другое отомрет, а вот дегенерация клеток и старение - этот бич еще останется…"
- Разбудить инстинкт целесообразности, изначально присущий каждому организму, - раздельно произнес Заломит. - Если он это понял, он понял все… - И добавил, решительно поднимаясь: - Я как во сне со вчерашнего вечера.
- Да, - согласился Николяну, тоже, хотя и тяжело, вставая. - Не могу поверить, что он просто споткнулся и прокатился по всему склону, ведь это даже не обрыв…
- Как во сне, - повторил Заломит, опуская голову, - как в бреду. "Скорая" увозит тело Аурелиана Тэтару, а мы, посмотрев ей вслед, возвращаемся на базу, и Хаджи Павел заказывает пару бутылок вина… В голове не укладывается. Неужели это было? Неужели это правда с нами было?