Я поперхнулся. Лишь сейчас я вспомнил про вчерашнего осетра, который остался лежать на балконе.
- Братцы! - воскликнул я, вскакивая с места и запихивая в рот остаток бутерброда с сыром. - Я же вчера такое поймал!.. Сейчас!
Я бросился вон из кухни, а через минуту появился вновь, пыхтя и отдуваясь, с огромным осетром в руках.
- Вот! - торжественно провозгласил я и обвел победоносным взглядом жену и сына.
- Вот это подфартило, - удивился сын. - Неужели на удочку?
- А то как же! Не бреднем же я его взял, голубчика…
Василий с сомнением покачал головой.
- Странно все это как-то. Во-первых, удочкой такой экземпляр не взять. Это совершенно точно. А во-вторых, в Истринском водохранилище, как и в самой Истре, осетровых рыб нет и никогда не было. Это установленный факт.
- Зелен ты еще, Васька, меня учить, - сказал я сурово. - То голубых роз не бывает, то такая рыба не водится. Однако же вот они!
- Это-то и странно…
- Разве это не факт? - продолжал я. - И чего я перед ним оправдываюсь!
- Рыбу, положим, ты мог купить в магазине, - бесстрастно произнес Василий, - а розы…
Тут вмешалась Маша.
- В магазине? - с сомнением покачала головой она. - Скорее поверю, что в нашем пруду завелись крокодилы. Нет, Василек, чудес не бывает.
- Ну, как знаете, - недовольно буркнул Василий, допивая кофе и вставая. - Но твоя легенда, отец, не имеет под собой реальной основы. Лучше не распространяйся об этом - все равно не поверят… Пока! Буду поздно.
- Стой, Васька! - гаркнул я, но того уже и след простыл. - Вот стервец…
- Знаешь, Коль, а он прав, - сказала Маша, убирая посуду со стола, - все это действительно смахивает на чудо. Может быть, ты что-то скрываешь? - И она пристально посмотрела мне в глаза.
Я похолодел.
- Нечего мне скрывать, - проворчал я и отвернулся.
- Ну и ладно, - сказала она со вздохом и улыбнулась. - А розы, действительно, прелесть. Ах, как пахнут!..
"Интересно, - подумал я, заканчивая завтрак, - о чем она сейчас думает?" По прибытии на Землю я еще ни разу не воспользовался возможностью прочесть чьи-нибудь мысли. Сейчас как раз представился случай.
Мысли жены читать было интересно. Не все, конечно, а лишь те, что касались лично меня. После двадцати лет супружеской жизни, к великой своей радости, я узнал, что моя дорогая супруга всегда была верна мне и ни разу не изменила. Ко мне она относится весьма критически, многое прощает, предпочитая затушить искру назревающего раздора, нежели раздуть ее и превратить в пожар, считает меня главой семьи и в то же время где-то в глубине души относится ко мне как к ребенку. По поводу последней рыбалки никаких особенных мыслей у нее не было. Как всегда во время моих субботне-воскресных отлучек, она волновалась, но, привыкшая к тому, что у нас в семье никогда ничего не случается, волновалась скорее по традиции, машинально, нежели под воздействием каких-то конкретных причин. Правда, когда к десяти часам вечера я не вернулся, подсознательное волнение переросло во вполне осознанную тревогу. Но в десять часов она, как обычно, легла спать, хотя тревога в ее душе осталась. Даже в снах ее сквозило беспокойство. (Я с удивлением обнаружил, что могу "просматривать" чужие сны.) Недоумение вызвал громадный осетр, и уж совершенно небывалый взрыв эмоций произошел при виде космических роз. Здесь мыслей не было почти никаких, зато чувства били фонтаном. Радость и восторг, восхищение и неподдельное изумление, сомнение в реальности чудесного видения и искренняя благодарность соперничали в ее душе, не оставляя места для дурного настроения и подготовленных заранее нравоучений по поводу моего позднего приезда с рыбалки. Женщины вообще любят цветы, а она их любила в особенности - наверное, потому, что так редко получала их в дар. Где, у кого и как я достал эти розы, существуют ли такие в природе, водятся ли в Истринском водохранилище осетры - все это Машу не интересовало. Вернее, интересовало, но не настолько, чтобы ставить под сомнения слова мужа. Раз муж сказал - значит, так оно и есть. И потом, не все ли равно, где я достал эти цветы? Главное, что достал - для нее…
Я читал мысли жены и мне становилось гадко. Наверное, я сильно покраснел. Подглядывание в замочную скважину всегда претило моей в общем-то благородной натуре.
Маша вертелась у зеркала, собираясь на работу, и что-то тихонько напевала. Да, знала бы она сейчас, что ее мозг коварно прощупывается телепатическими щупальцами мужа!
Я окончательно смутился. Я чувствовал, что поступил некрасиво, даже подло, и тут же, сидя на кухне, поклялся никогда больше не копаться в мыслях и чувствах супруги без ее ведома. Принятое решение принесло мне некоторое облегчение. Я встал, подошел к жене и нежно обнял ее за плечи.
- Прости, - шепотом сказал я.
- За что? - удивилась она, оборачиваясь.
Я промолчал, слегка пожав плечами. А по комнате носился божественный аромат неземных цветов. Она шумно потянула носом, и на ее губах заиграла блаженная улыбка. Подбежав к серванту, она, словно пчелка, заглянула в каждый цветок, слегка повернула вазу и посмотрела на меня. Глаза ее светились счастьем.
- Спасибо, милый! Я рада, что ты не забыл про наш день…
Часы пробили половину восьмого.
- Ой! - испуганно вскрикнула Маша. - Я же страшно опаздываю! Все, бегу! Пока, Коленька…
Она чмокнула меня в щеку и выскочила за дверь.
Я тупо глядел ей вслед. Какой же я болван! Хуже! Бесчувственный, черствый кретин! Осел! Как я мог забыть! Ведь сегодня четырнадцатое мая - годовщина нашей свадьбы! Двадцать лет совместной жизни…
Подводя итог прожитым вместе годам, я вдруг понял, что все это время, все двадцать лет, был счастлив - счастлив так, как бывает счастлив человек, проживший тихую, спокойную жизнь, не знавший ни радости побед, ни горести поражений, ни внезапности потрясений. Кто-то, может быть, скажет, что это не жизнь, а прозябание (кстати, Арнольд именно так и выразился), что счастье в борьбе, а не в тишине и спокойствии. Все это верно - но только отчасти, считал я. Не всем же, в конце концов, бороться, надо же кому-то и жить! Просто жить, не загромождая свой мозг решениями глобальных проблем. У меня есть сын, Василий, неплохой, в принципе, парень, и жена, Маша, о которой я, чего греха таить, так часто забывал. Вот и сейчас… Как я мог забыть! Хорошо, что она этого не заметила, решила, что эти необыкновенные цветы я достал специально к нашему юбилею. Нет, что ни говори, а Арнольд Иванович оказал мне неоценимую услугу. Как знал, что у меня двадцатая годовщина свадьбы! А может, и правда знал? Что ему стоило поворошить мою память и выудить оттуда сведения о свадьбе и, в частности, дату регистрацию брака? Ровным счетом - ничего.
Часы пробили восемь. Я спохватился и, подцепив указательным пальцем дипломат, вылетел на лестничного площадку.
День был хотя и солнечный, но холодный. Дул северный ветер и гнал куцые облака на юг. На углу пятиэтажки стоял газетный киоск, где работала тетя Клава, наша соседка по подъезду. Долгие годы она снабжала меня дефицитной периодикой, оставляя специально для меня нужные мне экземпляры, а я помогал ей по дому чем мог: она ведь жила одна. Но сейчас, вместо обычной приветливой улыбки, тетя Клава одарила меня сердитым взглядом из-под насупленных бровей и высокомерно поджатыми губами. Я оробел.
- Здравствуйте, соседушка, - сказал я настороженно. - Для меня ничего нет?
- Какая я тебе соседушка! И не стыдно в глаза смотреть? Здоровый мужик, а позволяешь себе такое! Мало того, что полночи где-то шлялся, да еще домой пьяный заявился. Думаешь, я не знаю? Я, братец ты мой, все знаю, все видела!
Я стал белее бумаги, а киоск "Союзпечати" поплыл куда-то вдоль улицы.
- И нечего мне тут бледнеть! Нашкодил, так держи ответ! А жена ведь верит ему! На рыбалку он ездил… Как же! Поди, за сорок уже перевалило, а все туда же…
Первый шок прошел. Я взял себя в руки, но еще не решил, как себя вести с этой вздорной старухой - разыграть ли оскорбленную невинность или обернуть все в шутку. Тон тети Клавы вдруг резко изменился.
- Ну, хватит дуться, - добродушно сказала она, доставая из-под прилавка пачку газет и журналов. - Не сержусь я боле. Мне-то, в общем, дела нет до твоих похождений. Бабу твою жалко, хорошая она, работящая. Да и ты, видно, мужик неплохой, только… Ничего жена-то? Молчит? Не догадывается?
Я все-таки решил возмутиться.
- Да что вы такое говорите, тетя Клава! Вы же меня знаете. Чтоб я… Да никогда! Провалиться мне на этом самом месте, если вру!
- А, все вы так говорите, - махнула она рукой. - На вот, я тебе тут подобрала на твой вкус и цвет. И "Футбол", и "Советский спорт", и "Англия". А с Арнольдом не связывайся, алкаш он, знаю я его.
У меня перехватило горло, а ноги стали ватными; единственным моим желанием было исчезнуть, раствориться в воздухе, превратиться в собственную тень.
- С к-каким Ар-рнольдом? - заикаясь, прохрипел я.
- Да вон из того дома. - Тетя Клава ткнула пальцем в фонарный столб. - Слышала я, как ты с ним вчера прощался и по имени его называл. Вот я и догадалась, ведь Арнольд у нас здесь один, имя-то, поди, такое не каждый день встретишь. Жаль только, не видела я вас, темно очень было. Но голос его узнала, часто здесь околачивается.
Я облегченно вздохнул.
- Да не тот это Арнольд… - начал было я, но в этот момент мне на голову упало что-то небольшое и твердое, больно ударив меня по макушке, потом отскочило и со звоном покатилось по асфальту. Я нагнулся и, оторопев от удивления, поднял золотой царский червонец, совершенно новый и нигде не потертый, словно только что вышедший с монетного двора.
- Папаша, таймер на ходу? - послышался сзади грубый, скрипучий бас.