Динамик щелкнул. Язык моментально высох и превратился в наждак, я сглотнул. Ошалевшие мысли взвизгнули и принялись гонять чехарду.
"Дьявольщина! Абсурд!.. Это же - провокация на двести процентов! В Уставе ясно сказано: "…Инспектор обязан пресекать любые попытки…" тьфу!.. Какой Устав, дружище, если сам Полковник лепит такие приказы?!.. А добродетельные, лояльные "миряне"? За что они избили Седого?! Он же правду сказал, даже я это понял!.. Так какой же Порядок мне надо защищать? От кого?!.. И если "желтым" разрешили, то Полковник…"
Чехарда стремительно превращалась в скачки. Топот в голове заглушал крики на Площади. Я закрыл глаза.
"Трус! Слюнтяй! Немедленно прикажи прекратить избиение! Какой ты, к дьяволу, Страж? Не позорь отца!.. Что происходит?!.. Это невыносимо! Что мне делать?.. А что тебе дороже: твоя шкура или жизнь сотен людей, виновных только в том, что они думают иначе? Ну, Страж, решайся! Там же бьют твоих братьев, сестер… Но Полковник… К чертям такого Полковника! Ты должен сам думать, сам принимать решения, не по приказу, по совести - потому что иначе никогда не найдешь ни Колдуна, ни себя, ни собственной жизни! Ты не сможешь стать Человеком!.."
- Эй, Инспектор! - знакомый, глуховатый голос прямо над ухом заставил вздрогнуть.
Я судорожно дернулся назад, тело непроизвольно сжалось, нервы звенели на пределе. На месте капрала сидел Стойкий в своем зловещем комбинезоне и крылатом берете. Как всегда, волчья улыбка, а между колен - короткий черный автомат.
- Ты чего на меня уставился? Ты туда смотри, - Стойкий кивнул в сторону Площади.
Улыбка скверным гримом сползала с его лица.
- Или ты уже не Инспектор Порядка? Или побоище - это у вас в порядке вещей?
Я замотал головой, слова застряли где-то в глотке, на шее висел трехпудовый "кирпич", не давая выпрямиться, а взгляд упорно цеплялся за ногу в высоком армейском ботинке, торчавшую из-под машины позади Стойкого.
- Так, - подытожил он, - значит, мальчику погрозили пальчиком?..
Стойкий выдернул из гнезда радиофон, но в этот момент что-то изменилось вокруг, или во мне?.. Рука будто сама потянулась и забрала у Стойкого радиофон, "кирпич" исчез, голова стала предельно ясной, чехарда и споры прекратились мгновенно - я снова был одним человеком, но - другим!.. Это новое чувство оказалось настолько сильным и необычным, что я даже не смог ему удивиться - просто принял, как само собой разумеющееся - и решительно поднес к губам передатчик:
- Внимание! Седьмой на связи!.. Приказываю: прекратить беспорядки у трибуны! "Желтых" - в кутузку! Вперед!..
Стойкий одобрительно хмыкнул, спрыгнул на асфальт и посмотрел из-под руки на Площадь. Я - тоже. Там в нескольких местах образовались завалы из тел, попавших под дубинки и нун-чаки "мирян". Но со всех сторон к трибуне уже пробивались светлые клинья Стражей в полной экипировке.
Стойкий закурил, пару раз глубоко затянулся, по-солдатски, повесил автомат на плечо и повернулся ко мне.
- Спасибо, Инспектор! - он снова оскалился. - Штаны не забудь сменить!..
Стойкий исчез, будто сквозь землю провалился, хотя, по-моему, в данной ситуации провалиться должен был я. В голове воцарилась космическая тишина. Все было кончено: и на Площади, и… Думать тоже не хотелось. Я вылез из машины, выволок бесчувственного капрала из-под кузова и, запихнув его на заднее сиденье джипа, медленно побрел прочь…
Дверь мне открыл Седой. Он удивленно и настороженно посмотрел на меня. Левая половина его лица опухла и имела сиреневый оттенок, под глазом расплывался черно-синий кровоподтек, но держался Седой спокойно и уверенно.
- Что вам угодно, Страж?
- Я не Страж. Уже… А нужны мне вы, - я старался, чтобы голос не дрожал.
Уверенность в том, что нужно идти к Седому, что только он сможет, наконец, все расставить на свои места в этом сумасшедшем мире (и мире ли вообще?..) так прочно засела в мозгу, что я даже не попытался осмыслить ее.
- Можно войти?
- Прошу, - он отступил вглубь прихожей, щелкнул выключателем.
В ярком, "дневном" свете стало еще яснее видно, как жестоко его избили. Я не мог оторваться от огромного синяка в пол-лица и чувствовал, как стыд снова противно сжимает внутренности и скребется в горле. Сделав над собой усилие, я сказал:
- Я ищу человека под псевдонимом Колдун. Вы можете помочь найти его?
Седой нисколько не удивился просьбе, будто ожидал ее услышать - моя уверенность еще больше укрепилась от этого - и сделал приглашающий жест рукой в сторону комнаты.
- Прошу вас, располагайтесь, молодой человек, - мягко произнес он. Кофе? Тоник?
- Кофе, если не трудно…
Немного погодя, устроившись за низким журнальным столиком с кофейником и молочником, хозяин предложил:
- Расскажите подробней, в чем дело?
- Сегодня на Площади я возглавлял охрану митинга. Когда началась драка, я получил приказ не вмешиваться, но… нарушил его, отчасти, как мне кажется, даже не по своей воле. Сейчас я, как вы понимаете, уже не Инспектор Порядка… - я выжидательно замолчал.
- Зачем вам Колдун? - серые, проницательные глаза смотрели в упор.
- Я… слышал, что он помогает людям, попавшим в трудное положение…
- А вы считаете себя в трудном положении?
- В общем-то, да… до некоторой степени, - я немного растерялся от жестокого вопроса. - Да!
- Понятно. Пейте кофе.
Седой встал, поморщившись от боли, несколько раз прошелся по комнате, потом сел в глубокое кресло в дальнем углу, так что почти не стал виден.
- Вы сказали правду? - вопрос прозвучал, как выстрел.
Я заколебался: если признаться - блокировка и кома, как пить дать, а если - нет?..
- Почему вас называют "язычником"? - вместо ответа спросил я.
Он не стал повторять свой вопрос.
- Честно говоря, не знаю, - ответил, прихлебывая кофе. - Вероятно, за мои способности к ораторству, а может быть - за мысли, которые проповедую.
- Вы верите в то, что говорите?
- Конечно. Разве может человек убеждать других, если сам не верит? И потом: я говорю правду. Достоверную, а не официальную.
Он отвечал охотно, быстро, просто.
Слишком просто!
- А где гарантия ваших слов? Откуда такая уверенность в правоте? мне вдруг захотелось задеть его.
- Гарантия одна - честность. А уверенность идет от знания, она - в обладании информацией. Я знаю то, о чем говорю, и хочу, чтобы это же знали все люди. В том числе и вы.
Холодок подозрения скользнул между лопаток, но я сдержался.
- А если я не хочу знать?
Седой чуть подался вперед, словно пытаясь рассмотреть выражение моего лица. В комнате повисла странная неуловимая тишина - как короткое затишье перед шквалом в грозу. У меня возникло сильнейшее чувство опасности, или нет - раскрытия тайны, или нет - истины?!.. Я видел в глазах Седого борьбу настороженности и сомнения с желанием правды и радостью знания.
- Послушайте одну древнюю притчу, молодой человек, - заговорил наконец он. - Древние были намного мудрее, терпимей и дальновиднее нас нынешних… Жили когда-то три брата-близнеца. Покуда были живы их родители, не ведали они ни нужды, ни голода, ни холода - всего в доме было в достатке. Но вот пришел срок и похоронили братья родителей. Какое-то время жили они старыми запасами, но и они закончились, и тогда призадумались братья - как же дальше жить?.. И сказал один брат: "Пойду-ка я в страны дальние, погляжу как другие живут, поучусь у них уму-разуму, да и сам чего-нибудь им поведаю, глядишь - и польза всем какая выйдет!" Тут второй брат говорит: "А я останусь в доме родительском, буду землю пахать, за хозяйством присматривать, кров родной от обид стеречь, дабы детям и внукам было где жить, да что помнить!" А третий братец, самый ленивый, ничего не сказал, но про себя думку такую удумал: "Дураков работа любит, а я с миру по нитке насобираю, глядишь - и рубаху шить не придется!" На том и разошлись братья в разные стороны. Сколько времени прошло, сколько вод утекло - неведано, но только молва сказывает, что один из братьев и поныне здравствует у родного очага, большая и крепкая семья у него, дети здоровы, внуки работящие, хозяйство доброе, досмотр за ним строгий. Про другого говорят, нашел он в краю далеком, что за горами самыми высокими, у моря теплого, новую родину, почет и уважение у тамошних людей снискал за ум, доброту да любовь к труду всякому. А про третьего брата с тех пор кроме как про побирушку да прихлебателя замызганного, в рубахе с чужого плеча, никто и не вспоминает. Бродит он, сказывают, из города в город, из страны в страну, лопочет что-то на языках чужеземных, а свой-то помнит ли?.. Может и нашел бы себе пристанище наконец, да только вот лень, говорят, вперед его родилась, все чужими трудами прожить норовит, чужими заслугами прославиться, а кому ж такое по душе?..
Седой помолчал, отпил из чашки уже остывший кофе и закончил весьма неожиданно:
- Видите ли, с точки зрения постельного клопа венцом творения в природе является ходячий, саморазмножающийся бурдюк с питательной жидкостью, именуемый человеком.
Седой умолк и теперь лишь медленно, мелкими глотками допивал холодный кофе. Я тоже молчал: больше говорить было нечего, а вопросов - слишком много, чтобы успеть задать их. И все же я спросил, рискуя показаться совсем уж бестолковым юнцом:
- Так в чем же тогда, по-вашему, правда?
- В Знании. Я отдаю людям факты, информацию, сведения, а уж они сами должны решить: нужно ли это им.
Теперь - все. Дальше спрашивать было бессмысленно - возникший вновь в голове кавардак, окончательно запутал петлявшие ручейки мыслей - и весь привычный мир, в котором жил тридцать лет, вдруг повис перед глазами чудовищным миражом.