Бред какой то.
Внезапно в глубине сознания мелькает мысль: тонул не я, но я был там.
Оглядываюсь по сторонам – наверняка кто нибудь должен находиться поблизости: в течение двух недель, что прошли после того, как меня
взрывом бомбы бросило в песок пустыни, всегда кто то был рядом, мягко произнося успокаивающие слова и время от времени втыкая иголки,
бесконечное количество иголок. У меня все руки болят от уколов, а ягодицы – те и вовсе потеряли чувствительность.
Я снова делаю глоток воды и медленно, избегая резких движений, поднимаю голову. В зеркале, висящем над раковиной, не мужчина, а
серая, расплывшаяся масса, похожая на овсянку. Когда то это был здоровый, жизнерадостный малый, но сейчас из него словно весь воздух
выкачали и остался один лишь скелет.
Я подмигиваю своему отражению. Слава Богу, хоть зубы целы. Это везение – от взрыва, которым меня, как мешок с перьями, подбросило в
воздух футов на пятнадцать и швырнуло в песок, зубы запросто могли вылететь.
В спортивном зале мой приятель Диллон Сэвич, тоже агент ФБР, наверняка покачает головой и спросит, как это мне удалось удрать из
гроба. Я не знаю, что ответить. Мне остается только вознести небу молитву за то, что это вообще случилось.
Я выключаю свет в ванной, и отражение в зеркале меркнет. Тогда я возвращаюсь в палату с ее узкой кроватью, у изголовья которой
мерцают огромные красные стрелки будильника – его принес сюда в подарочной обертке кто то из друзей. Семь минут четвертого утра.
Припоминаю, что, пока я медленно дрейфую от боли в сторону наркотического забвения, Шерлок, жена Сэвича и, разумеется, тоже агент
ФБР, говорит мне, что с каждым шагом минутной стрелки по циферблату я приближаюсь к тому, чтобы выбраться отсюда и вернуться к
работе, то есть на свое настоящее место.
Я возвращаюсь к постели и медленно ложусь на спину. Пытаюсь расслабиться, закрываю глаза и принимаюсь раскладывать свой сон по
полочкам. Я снова в воде, но не тону – просто вода вливается в меня. Всего лишь вкус воды. Дальше – ничего.
Поднимаю левую руку и потираю ладонью грудь. Слава Богу, хоть сердце наконец успокоилось. Теперь главное – не делать из всего этого
драмы, мыслить ясно и логично – этому нас учили в полицейской академии. Надо перестать паниковать и холодно все взвесить.
Так же ясно, как и светящийся циферблат на столике с лекарствами, вижу лицо Джилли, но мне это совершенно не нравится. Почему Джилли?
В последний раз я видел ее в доме Кевина в Мэриленде. Это был конец февраля. Вела она себя немного странно, другого слова и не
подберу, но вообще то мне было все равно – куда больше меня интересовала предстоящая поездка в Тунис.
Мы говорили о Джилли с Кевином на следующий день после того, как она прилетела из Орегона, и пришли к выводу, что, пожив на западном
побережье, она сделалась немного эксцентричной. Кевин – профессиональный военный, имеет четверых сыновей, и размышлять о странностях
собственных троих братьев и сестер у него просто нет времени. Уже восемь лет мы четверо живем без родителей – они погибли в
автокатастрофе.
Помню, Джилли тараторила о всякой всячине – о своем новом «порше», платье, купленном в Портленде у самого Лэнгдона, какой то девице
по имени Кэл Тарчер, которая ей совсем не по душе, и о брате этой девицы Каттере, законченном подонке. Она не забыла также сообщить о
том, как славно у них все получается в постели с Полом, за которым Джилли замужем уже восемь лет.
Так может, это Джилли тонула в моем сне?
Мне меньше всего хотелось, чтобы эта мысль застряла в мозгу, но, раз уж она пришла, теперь от нее не отделаешься.