За долгие годы местный люд обрубил конец имени, и сейчас
городок чаще называли просто Эдж.
Наконец я почти добрался до места. Дорога к океану не подарок: повсюду глубокие овраги да бугры, и все это в обрамлении чахлых сосен.
Через широкую балку перекинут мост, а далее по меньшей мере с десяток выбоин выглядят так, будто их даже не пытались засыпать с самых
времен Второй мировой войны. Зелени еще почти не видно: слишком рано, весна только началась.
Еще один знак: «Эджертон. Пятьдесят футов над уровнем моря. 602 жителя». Мой самый дорогой житель находится сейчас в местной
больнице, милях в десяти к северу от Эджертона, в коме.
Глава 3
Я, кажется, пришла в себя, и это хорошо. Чувствую, что жива, но все еще не могу поверить. И как это мне удалось уцелеть? Вот «порше»
врезается в утес, зависает, а потом, словно остро заточенный нож, протыкает черную стылую воду.
И – провал в памяти.
Я не ощущаю собственного тела – наверное, это тоже хорошо. Вокруг так много людей, и они перешептываются, как всегда, когда речь идет
о чем то серьезном, но слов разобрать невозможно. А может, их и нет здесь и это только тени колеблются па ветру. Я сама тень: здесь –
и не здесь. Хоть бы услышать, понять, о чем они говорят, – больше мне ничего не надо.
Наконец я остаюсь одна, совершенно одна. Лора свое таки получила. Но это еще не конец: стоит ей вернуться, и я просто заставлю ее
перестать дышать.
Снова люди – входят и выходят. Мне они не интересны. Похоже, меня осматривают, что то делают, но все это не имеет ровно никакого
значения.
Вдруг сразу все меняется. Форд. Я вижу его ясно – он настоящий, из плоти, и в глазах у него застыл такой ужас, что, кажется, все бы
отдала, лишь бы успокоить его, но, увы, сказать ничего не могу. Он большой и красивый, мой маленький братец, даже красивее отца, о
котором матушка говорила, что он настоящий сердцеед. Но ведь отец с матерью мертвы, разве не так?
Форд как будто не похож на себя: бледный, не такой уверенный, как обычно, немного съежился. Может, заболел? Не знаю, не могу
сообразить, все плывет перед глазами. Но Форд здесь – это так же точно, как и то, что я единственная, кто зовет брата Фордом.
Дать бы ему хоть какой нибудь знак… Но как, если я и пальцем пошевелить не в состоянии и ничего не ощущаю, кроме тихой радости, что
брат появился как раз тогда, когда он мне нужен?
Форд низко склоняется надо мной и шепчет:
– О Боже, Джилли, мне этого не вынести! Что случилось?
Я ясно различаю его слова, понимаю их и физически ощущаю, как его большие руки ложатся на мою ладонь. От этих рук исходит и проникает
внутрь меня тепло. Ощущение замечательное. Не знаю, что и думать. Почему так получилось, что Форд здесь, а больше никого и нет?
– Знаю, Джилли, ответить ты мне не можешь, но попробуй дать знак хотя бы ресницами, что ты слышишь меня.
О да, хочется мне сказать, слышу, слышу. Я люблю этот голос – глубокий, звучный, завораживающий. По моему, я как то сказала брату,
что ощущаю его голос всем телом, а он ответил, что это специальный фэбээровский тон, для собеседований. Но это неправда. Он всегда
был таким.
Форд сидит рядом, говорит что то не умолкая, не выпуская мою руку, и от тепла его ладони голова кругом идет.
– Я был с тобой, Джилли, – говорит он, и у меня перехватывает дыхание.
Со мной – где?
– Я был с тобой в ту ночь – проснулся весь в поту, думал – умираю. Мы вместе летели вниз с того утеса, и сначала мне показалось, что
я умер, но потом как то так получилось, что оба мы уцелели.