«Дежавю…»
— Я у тебя неделю назад был? — без предисловий с нажимом на «был» сказал один из клонов, подходя к прилавку.
При ближайшем рассмотрении он несколько отличался от собратьев. У него были колючие глаза, ростом и в плечах он был помощнее остальных. И имел этот клон помимо всего вышеперечисленного три массивных перстня на пальцах. Один золотой, ненормально большой и, видимо, изрядно тяжелый. Который в случае надобности перевернешь печаткой в ладонь — кастет получается. И два колотых синей тушью с расплывшейся символикой, свидетельствующей о похождениях колючеглазого в местах, отдаленных от цивилизации весьма и весьма.
— Так был?
Витек кивнул.
— И чо?
— Так я ж не хозяин, — пожал плечами Витек.
— А где хозяин?
— А бес его знает. Приходит, когда хочет, бабки заберет — и нет его.
— И доли он не оставил?
— He-а. Не оставил.
— А насчет стрелки ты ему говорил?
Колючеглазый, конечно, выглядел грозно. Но не привык Витек, чтоб с ним вот так разговаривали — сверху вниз и тоном, как боярыня Морозова с провинившимся холопом.
— Слышь, земляк, — сказал Витек задушевно, — тебе хозяин нужен — ты и ищи его. И передавай ему чего хошь. Я к тебе в курьеры не нанимался.
Колючеглазый прижал уши и окрысился.
— Я тебе не земляк, падло! И жопу со стула подыми, когда с тобой люди говорят! Пока тебе ее не оторвали на хрен.
А вот это уже не лезло ни в какие ворота.
Витек знал клона. Он жил на соседней улице лет эдак с пятнадцать назад и тогда еще не имел отношения к генетическим экспериментам. Тогда он был лопоухим задиристым пацаном, гонял в футбол, дрался со сверстниками с соседней улицы (с Витьком тоже было раза два со счетом один-один), таскал девчонок за крысиные хвостики и стрелял из рогатки по форточкам. Словом, был крутым хлопцем, грозой замечтавшихся кошек и занозой в заднице участкового. Пока однажды по недомыслию то ли не ту форточку подстрелил, то ли не тому коту усы поджег — словом, загремел парниша в те края, где из племени младого незнакомого за некоторое количество лет лепят одинаковых бандюганов с цепями, перстнями, челюстями и характерным лексиконом.
Клон был здоров и под перстнями имел кулаки нехилые. Но Витек на свои кулаки тоже особо не жаловался, а потому поименованную выше часть тела от стула послушно оторвал, да и вмазал вымогателю меж надбровных дуг изо всей дурацкой мочи.
Ударенный охнул от неожиданности и с размаху сел на кафель. Витек сноровисто сунул руку под прилавок за припрятанной там бейсбольной битой (дядя Ваня где-то стибрил пару и Витьку обе за пузырь отдал) — но… самую малость не успел.
Пока двое дружков ударенного обалдело рассматривали невиданное панно — вожак, сидящий на пятой точке, мотающий головой и туго постигающий окружающую реальность, — третий резко выдернул из-за пазухи что-то короткоствольное, направил его на Витька и нажал на курок.
Витька не больно, но сильно толкнуло в плечо. Настолько сильно, что плечо улетело назад, словно деталь, к остальному телу отношения не имеющая.
Баммс!!!
Витек даже не успел удивиться, как вслед за плечом назад рвануло его самого. Дернуло, треснуло башкой об холодильник…
На пол он сполз сам, без посторонней помощи, потому как вдруг резко перестали держать ноги. Загудела голова, залилась тошнотворной матовой дурью, заныло, заболело плечо. Сначала глухо, потом вдруг очень быстро, по нарастающей, до стона, до крика накатила тупая боль.
Закричать-застонать Витек не успел. От удара под дых крик пресекся в зародыше. Вслед за плечом боль огненными пятнами запрыгала по всему организму.
Его били в три пары ботинок. Через пару десятков секунд к ним присоединилась еще одна пара, лупцевавшая гораздо чувствительней всех трех вместе взятых.
Потом вдруг осталась только одна.
— Козлина, л-л-ля, порешу в натуре!!! Ты на кого грабку поднял? — ревел где-то под потолком то и дело срывающийся на визг глас ударенного клона. — Урод недоделанный!!! Да я твой рот… Да я твою маму…
И вдруг наступила тишина.
Последняя пара ботинок тоже прервала экзекуцию.
Хлопнула дверь — и стало совсем тихо. Только жужжала где-то под потолком французская муха, да тихо гудели в том же районе люминесцентные лампы.
— Нехорошо, ребята, вчетвером на одного, — нарушил тишину кто-то. — Да и потом лежачего бить — западло.
— Шел бы ты лесом, дядя… — после секундной паузы сказал кто-то из клонов. Сказал вызывающе, но несколько нерешительно, как получивший на уроке от учителя замечание уличный шпаненок — вроде б и авторитет перед однокашниками терять нельзя, но и к директору идти неохота.
Витек медленно вытащил голову из плеч и разлепил залитые кровью глаза.
Четверо клонов стояли над ним, пялясь в пространство…
А из пространства на них надвигалась тень.
Большего из-под прилавка Витьку было не видать. Потом что-то свистнуло, чавкнуло — и клон, слишком медленно тянущий из-за пазухи обрез помпового «ремингтона», взлетел в воздух, спланировал в стену лысиной, пробил ею хлипкую панельку и стек на пол.
— Ты чего, слышь?!..
Тень шагнула из-за прилавка и материализовалась во плоти.
Это был мужик лет тридцати с виду. Высокий, с правильными чертами лица, волевым подбородком и взглядом глиняного буддистского монаха, которых продают в переходах торговцы сувенирами. Не в смысле китаец, а в смысле наш человек, российский, только взгляд глиняный, не из этого мира. Колоритное лицо… А ниже, там, где кончалось лицо, начиналось что-то страшное.
Мужик бугрился кошмарными мышцами. По сравнению с туловищем голова казалась непропорционально маленькой, не имеющей отношения к остальному телу. И сейчас это жутковатое на вид тело, затянутое в готовую расползтись по швам футболку с короткими рукавами, двигалось со странной киношной грацией, плавно и быстро, рассекая смазанными от скорости кулаками душный воздух магазинчика.
Бац! Бац! Бац!
Клоны попадали, словно кегли, пачкая кафель кровавыми соплями. И остались лежать на полу кучками черной турецкой кожи, не подавая признаков жизни. У одной лысой жертвы рекламы к нижней губе прилип комок белой жвачки с торчащим из него обломком зуба. Случаются порой в промежуток с утра до вечера обстоятельства, когда «Орбит» не спасает его поклонников…
Витек продышался, потом вылез из-под прилавка, держась за плечо. Левая рука провисла бесчувственной плетью.
— Спасибо.
— Не за что, — дернул углом рта телесный двойник Шварценеггера. — Только насчет «спасибо» — это ты зря.
— Почему?
Мужик несколько раз шумно прогнал воздух через легкие, восстанавливая дыхание. Потом посмотрел на свой кулак и поморщился.
— Черт, кожу об того рябого содрал. Непорядок. Давно с манекеном как следует не работал… Ты о чем? A-а, почему «спасибо» зря?
Он шагнул к прилавку и вытащил из заднего кармана джинсов сложенную в несколько раз матерчатую сумку.
— Ты мне молочка нольпятипроцентного упакуй пока пакетов пятнадцать.
— Пятнадцать?
— Угу. А «зря» — это потому, что сожгут тебя теперь.
Витек усилием воли собрал кричащее от боли тело и двинулся было к холодильнику, но тут до него потихоньку начал доходить смысл происшедшего только что.
— Как сожгут?
— А так. У нас тут не Москва, где все под ментами. У нас тут — сам небось знаешь — беспредел времен прошлого тысячелетия. Бензином обольют твой караван-сарай и спичку бросят. Но это лучше, чем если б сейчас тебя до смерти забили. С рукой что?
— Да вон тот выстрелил, — кивнул Витек на лысого клона, вяло шевелящегося у стены, словно выброшенная на берег большая медуза.
— Ясно, — сказал мужик. — Крови нет, значит, пуля резиновая. Поболит-перестанет. Да ты не напрягайся, давай всю упаковку.
Витек, кривясь от боли, дернул с пола требуемое, задел плечом монументальные весы…
Весы медленно накренились. С одной из жестяных чашек посыпались на пол гирьки. А из-под другой вывалилась тоненькая книжка с прозрачными крылышками скотча по бокам.
Мужик наклонил голову и прочитал вслух название:
— «Алхимик». Понятно. Кастанеда для пролетариата, — сказал он, усмехнувшись. — Заодно и дополнительный источник дохода для работников торговли. В перерывах оторвал, просветился — и обратно под весы. До прихода Немезиды в лице ОБЭПа. Ты что ль читаешь?
Витек, сидя на корточках, собирался с силами перед новым рывком.
— Не, — сказал он. — Это Клавка, продавщица. Я вон — три стратегии… Этого… Хуан Ши-Гуна. А с ОБЭПом у Клавки все схвачено.
— И это понятно, — кивнул мужик. — Не во Внутренней Монголии живем. И с ОБЭПом понятно, и с твоим китайским Аттилой… Хуан Ши… как его? Гунна? Если гунна — это хорошо. Только там что-то издатели напутали. У гуннов одна стратегия была — мочи козлов, не то они тебя замочат. А если у тебя или у вашей Клавки ощущается потребность в эсхатологическом постмодернизме, вы уж лучше Умберто Эко читайте. Или Пелевина. У вас теперь времени свободного будет — немерено. Вот и самообразовывайтесь, дети индиго.
