- Ну, я тогда колоть не дам.
Но Зоя уже не слушала и, постукивая пальчиком по пустой кровати Оглоеда, спросила:
- А где Костоглотов?
(Ну надо же! - как Павел Николаевич верно схватил! Костог-глод - Оглоед - точно!)
- Курить пошел, - отозвался Демка от двери. Он все читал.
- Он у меня докурится! - проворчала Зоя.
Какие же славные бывают девушки! Павел Николаевич с удовольствием смотрел на ее тугую затянутую кругловатость и чуть на выкате глаза -
смотрел с бескорыстным уже любованием и чувствовал, что смягчается. Улыбаясь, она протянула ему термометр. Она стояла как раз со стороны
опухоли, но ни бровью не дала ронять, что ужасается или не видела таких никогда.
- А мне никакого лечения не прописано? - спросил Русанов.
- Пока нет, - извинилась она улыбкой.
- Но почему же? Где врачи?
- У них рабочий день кончился.
На Зою нельзя было сердиться, но кто-то же был виноват, что Русанова не лечили! И надо было действовать! Русанов презирал бездействие и
слякотные характеры. И когда Зоя пришла отбирать термометры, он спросил:
- А где у вас городской телефон? Как мне пройти? В конце концов можно было сейчас решиться и позвонить товарищу Остапенко! Простая мысль о
телефоне вернула Павлу Николаевичу его привычный мир. И мужество. И он почувствовал себя снова борцом.
- Тридцать семь, - сказала Зоя с улыбкой и на новой температурной карточке, повешенной в изножье его кровати, поставила первую точку
графика. - Телефон - в регистратуре. Но вы сейчас туда не пройдете. Это - с другого парадного.
- Позвольте, девушка! - Павел Николаевич приподнялся и построжел. - Как может в клинике не быть телефона? Ну, а если сейчас что-нибудь
случится? Вот со мной, например.
- Побежим - позвоним, - не испугалась Зоя.
- Ну, а если буран, дождь проливной? Зоя уже перешла к соседу, старому узбеку, и продолжала его график.
- Днем и прямо ходим, а сейчас заперто.
Приятная-приятная, а дерзкая: не дослушав, уже перешла к казаху. Невольно повышая голос ей вослед, Павел Николаевич воскликнул:
- Так должен быть другой телефон! Не может быть, чтоб не было!
- Он есть, - ответила Зоя из присядки у кровати казаха. - Но в кабинете главврача.
- Ну, так в чем дело?
- Дема... Тридцать шесть и восемь... А кабинет заперт, Низамутдин Бахрамович не любит...
И ушла.
В этом была логика. Конечно, неприятно, чтобы без тебя ходили в твой кабинет. Но в больнице как-то же надо придумать...
На мгновение болтнулся проводок к миру внешнему - и оборвался. И опять весь мир закрыла опухоль величиной с кулак, подставленный под
челюсть.
Павел Николаевич достал зеркальце и посмотрел. Ух, как же ее разносило! Посторонними глазами и то страшно на нее взглянуть - а своими?!
Ведь такого не бывает! Вот кругом ни у кого же нет! Да за сорок пять лет жизни Павел Николаевич ни у кого не видел такого уродства!..
Не стал уж он определять - еще выросла или нет, спрятал зеркало да из тумбочки немного достал-пожевал.
Двух самых грубых - Ефрема и Оглоеда, в палате не было, ушли.