— Нет! Но это неважно. Важно, чтобы у международников в компьютере были данные — Варвара Лаптева, секретарь, паспорт номер такой-то. Тань, я с этим паспортом валандалась три недели. И теперь что — заново начинать, следующий оформлять?! — Тут Варвара совершенно неожиданно для себя заревела.
Вроде и не собиралась, и все как-то отступило и улеглось, и халат она достала, и курицу съела, и почти позабыла о том, как нахальный водитель весело называл ее бабкой, — и заревела!
Ревела она долго, со вкусом, подвывала и всхлипывала. Таня косилась на нее, подцепляла со сковороды лепестки картошки, молча жевала и ни о чем не спрашивала.
Как хорошо, что есть подруги, которые знают, когда можно спрашивать, а когда лучше жевать картошку и молчать. Раз есть такие подруги, и жареная картошка, и мясо, и тортик — значит, наплевать на Ивана Александровича и его машину и на его болтуна-шофера, вот только денег жалко, и паспорт…
— Хватит рыдать, — приказала Таня, и Варвара послушно утерлась рукавом халата, — сейчас все пережарится, и получится гадость. Давай лучше есть.
— Я решила худеть, — объявила Варвара за чаем с ломтем «тортика». Некстати пришедшую на ум Вику Горину она прогнала.
— По Монтиньяку хорошо, — подсказала Таня. — У нас в бухгалтерии одна девица на пятнадцать килограмм похудела. Только картошку нельзя и белый хлеб, а все остальное можно, даже шоколад.
— Свежо предание, — вздохнула Варвара и водрузила на свою тарелку еще один ломоть торта, — по-моему, на пятнадцать килограмм можно похудеть, только если кардинально изменить образ жизни.
— Как?
— Так. К примеру, страшно разбогатеть и перейти на устрицы и креветки. И есть их до конца жизни. В теннис начать играть. Знаешь, как это шикарно — сегодня с утра у меня теннис и сауна, позвони мне после обеда, когда я уже буду пить свой чай из трав и заедать его булочкой из неочищенных злаков…
— У меня каждый день с утра теннис, сауна и неочищенные злаки, — буркнула Таня. — Сначала сауна с Васькой, а потом теннис с родителями. Иногда наоборот бывает. В смысле сначала теннис, а потом сауна. Слушай, Лаптева, давай лучше еще выпьем. За нас, умниц и красавиц. Мы же с тобой умницы и красавицы. А, Лаптева?
— Только почему-то никто этого не замечает, — пробормотала Варвара, — хоть топись. Шеф три месяца назад обещал повысить, в помощники перевести, а вместо этого…
— Что?
— Труп, — внезапно выпалила Варвара, вспомнив, что так и не рассказала подруге самую важную новость. — Слушай, Танька, у нас сегодня в офисе одного мужика прикончили!
— Как… прикончили? — спросила Танька и взялась пухлой ручкой за собственный рельефный бюст — с той стороны, где положено быть сердцу. Глаза у нее засверкали. — Как в фильме «Улицы разбитых фонарей», да? Ты сидишь за столом, и тут врываются четверо в масках, и кидают всех на пол, и убивают твоего шефа, а ты вызываешь милицию и становишься врагом мафии…
— А потом на тебе женится милицейский майор, — закончила за подругу Варвара, — и не мечтай даже. Никто не врывался и на пол не кидал. Прости.
— Да ну тебя.
— Правда, Тань. Конечно, все было так, как будто он сам по себе умер, а я думаю, что его убили.
Таня отняла руку от груди, подперла подбородок и посмотрела на нее с настороженным интересом. Мелко завитые кудри на голове вздрогнули и тоже вроде как нацелились на Варвару.
Лет восемь назад во время какого-то семейного праздника из плоской хрустальной вазы, водруженной в центр низкого серванта, пропали бриллиантовые серьги Таниной свекрови.