Я знал, что многие мои коллеги полагают, будто моя жена - серенькое ничтожество, а моя домашняя жизнь - сплошная скука. И с нетерпением ждут, когда же я наконец сорвусь с цепи и примусь охотиться на блондинок. Но у меня было очень мало общего с тем суперменом, которого я играл в фильмах. Это моя работа, и я добросовестно ее выполняю, но дома я другой.
Чарли уютно примостилась рядом со мной под пуховым одеялом и положила голову мне на грудь. Я провел рукой по ее обнаженному телу, ощутив колыхание в глубине живота и слабую дрожь в ногах.
- Хорошо? - спросил я, целуя ее в макушку.
- Очень…
Мы занимались любовью просто, без особых изысков, как всегда; но благодаря тому, что меня месяц не было дома, это было прекрасно, захватывающе, неописуемо хорошо. То, ради чего стоит жить… Вот она, основа всего, подумал я. Что еще нужно человеку?
- Фантастика! - блаженно вздохнула Чарли. - Просто сказка!
- Напомни, что надо заниматься этим пореже.
- От долгого хранения качество улучшается! - рассмеялась Чарли.
- Угу… - Я зевнул.
- Слушай! - сказала она. - Я тут сегодня утром, пока Крису лечили зубы, читала в приемной у дантиста один журнальчик. И там в колонке «Наша почта» было письмо от дамы, у которой толстый лысый муж средних лет. Он ей совсем не нравится, и она просила совета по поводу своей сексуальной жизни. И знаешь, какой совет они ей дали? - По голосу было понятно, что она улыбается. - «Представьте, что вы спите с Эдвардом Линкольном»!
- Глупости какие! - Я снова зевнул.
- Ага… На самом деле, мне хочется написать и спросить, какой совет они дали бы мне.
- Наверно, посоветовали бы представить, что ты спишь с толстым лысым мужиком средних лет, который тебе совсем не нравится.
Чарли хихикнула:
- Может, лет через двадцать так оно и будет.
- Добрая ты!
- Всегда пожалуйста!
И мы погрузились в блаженный сон.
У меня был конь, стиплер. Он стоял в хорошей конюшне в Хиллз, милях в пяти от нашего дома. Я частенько отправлялся туда и выезжал вместе со всеми на утреннюю проездку лошадей. Билл Треккер, энергичный тренер, не очень одобрял владельцев, желающих ездить на собственных лошадях, но со мной мирился, на тех же основаниях, что и конюхи: во-первых, мой отец был старшим конюхом на конюшне в Лэмбурне, а во-вторых, я и сам когда-то зарабатывал на жизнь верховой ездой, хотя на скачках не выступал.
В августе на конюшне работы немного, но через пару дней после возвращения я все же отправился в Хиллз. Новый сезон скачек с препятствиями только-только начался, и большую часть лошадей, включая мою, до сих пор гоняли по дорогам, чтобы укрепить ноги. Билл великодушно позволил мне взять одного из лучших барьеристов, чье первое выступление должно было состояться недели через две. Я очень ценил возможность поездить не просто так, а с пользой для дела и стряхнуть пыль с единственного искусства, которое было у меня врожденным.
Ездить верхом я научился раньше, чем ходить, и с детства собирался стать жокеем. Но судьба оказалась жестока ко мне: к семнадцати годам я вымахал до шести футов, и к тому же во мне не было той особой искорки, которая нужна, чтобы выступать на скачках. Осознать это было очень болезненно. Сниматься в кино казалось мне тогда скучным второсортным занятием.
Даже смешно вспомнить.
Хиллз. Простор, ветер, чистый воздух. Удивительная, почти первозданная красота, если не считать электростанции на горизонте и дальнего рева автострады. Мы поездили шагом, рысью, по сигналу перешли на легкий, потом на быстрый галоп, потом снова проехались шагом, чтобы дать лошадям остыть. Все было замечательно.
Я остался позавтракать с Треккерами, а потом выехал на своей собственной лошади со второй группой. Мы ехали по шоссе, и я вместе со всеми прочими конюхами ругался на машины, которые не трудились притормаживать, проезжая мимо.