Зайдель Януш Иллюзит
Януш А. Зайдель
ИЛЛЮЗИТ
Время подходило к двум. Ночь. В такое время удачные мысли появляются редко. Надо ложиться спать. Но кресло слишком мягкое. Я сижу откинувшись от стола, голова на спинке кресла, и кручу авторучку. Передо мной пустой лист бумаги. Настенные часы в соседней комнате звякнули и заскрипели, готовясь отбить время. Одновременно послышался тихий осторожный стук. Пришлось подниматься.
В глазке виднелось искаженное линзой лицо. Перед моей дверью стоял молодой мужчина. Незнакомый. Обычно знакомые не посещают меня в такое неурочное время. "Наверное, кто-то из соседей хочет вызвать скорую или пожарников," - подумал я.
Молодой человек был одет в светлую летнюю одежду и плетеные босоножки. Принимая во внимание снег, густо сыпавший за окном это мог быть только житель ближайшего блока. Открыв двери и впустив его, я заметил, что он припорошен довольно толстым слоем снега.
- Добрый вечер. Извините, за вторжение, - сказал он старательно вытирая обувь. - Свет горел только в вашем окне, я подумал... У меня к вам небольшая просьба...
Он посинел и забавно щелкал зубами при разговоре.
- Проходите. Вы совсем замерзли, - пригласил я его в комнату.
- Не сердитесь, - сказал он, усаживаясь в кресло возле обогревателя, но... я оказался в довольно щекотливом положении.
- Вижу, - согласился я, рассматривая его костюм. - По рассеяности?
- В некоторой степени, но не по моей рассеяности. Это последствия невнимательности одного из сотрудников.
- Попейте чаю, - предложил я включая электрический чайник, который, работая ночью, всегда держу под рукой.
- Нет, не беспокойтесь. Не буду злоупотреблять гостеприимством. Я думал, что это продлится недолго, ждал на улице, но что-то там задерживается, кажется сломалась аппаратура... Я хотел бы попросить уступить мне какое-нибудь... старое пальто или куртку... У вас есть что-нибудь ненужное? Я, естественно, заплачу... Меня слегка занесло... То есть, у меня еще здесь дела, я должен вернуться, но...
Он явно пытался найти обоснование своему появлению среди января в летней одежде. На бродягу он не походил, костюм, хоть и не по сезону, производил хорошее впечатление.
- Я что-нибудь найду. То есть, займу вам куртку...
- О, нет, занимать, нет... - забеспокоился он. - Я предпочел бы не быть обязанным отдавать. Это хлопотно... Могу заплатить.
- Вы получите мою старую куртку. Я все равно собирался отдать ее старьевщику. Но это будет не самый эффектный костюм. Она сильно попорчена.
- Да, конечно, пускай. Мне этого хватит.
Я достал из кладовки сильно потертую осеннюю куртку цвета, который когда-то носил гордое имя маренго, а теперь колебался между серым и грязно рыжим. Он примерил ее. Куртка оказалась тесноватой, но он остался доволен.
- Вы очень добры. Даже не спросили меня, откуда я появился в этой неуместной одежде, - произнес он протягивая мне ладонь.
- Подождите. Я не отпущу вас без чая и аспирина.
Он не протестовал, только выглянул в окно, словно проверяя, не появился ли тот, кого он ждал. Улица, во всяком случае ее часть освещенная фонарем, стоящим под моим окном, была пуста, а снег сыпал все сильнее.
- Я ни о чем не спрашиваю, поскольку, как писатель, предпочитаю сам объяснять загадочные ситуации. Если бы вы сказали правду, она могла бы оказаться абсолютно банальной, - говорил я разливая чай по стаканам.
- Вы писатель?
- Так, пишу страшные повести, фантастику и тому подобное. Только не всем это нравится.
- Гм... возможно, - буркнул он, обжигаясь чаем, - давно ничего не читал.
Он слегка удивил меня этим признанием. Выглядел он культурным человеком, такие никогда не делают подобных признаний, даже если действительно читают мало.
- У вас легко получается? Я имею в виду создание интересной фабулы, сказал он, глядя на лежащий на столе пустой лист бумаги.
- Теперь все труднее удивить читателя чем-то по-настоящему интересным. Действительность наступает фантастам на пятки. Классические темы давно отработаны. А в этой части литературы главное - идея. Здесь не выползешь на форме или интеллектуальных штучках.
Незнакомец пил чай с явным удовольствием. Некоторое время он крутил в руках таблетку аспирина, потом скривился и проглотил ее.
- Мне надо идти, - сказал он поднимаясь и натягивая мою старую куртку. - Сердечно благодарю. А поскольку вы не хотите денег за куртку, попробую отплатить иначе, хорошей идеей. Написанное слово становится пищей для воображения. При описании вещи или ситуации обозначаются лишь контуры. Читатель сам заполняет их воображением, раскрашивает контуры по своим вкусу, опыту и фантазии. Читателю надо оставлять поле деятельности побольше. Визуальное искусство - кино, телевидение, - уничтожает в человеке способность собственного видения, усыпляет воображение, делает его ленивым. Если бы существовал препарат пробуждающий воображение, читателю хватило бы одного возбуждающего сигнала - идеи, слова, предмета, - все остальное возникло бы в его мозге. Один сигнал был бы способен вызвать у тысячи людей тысячи разных ассоциаций и столько же следующих отсюда фабул... Каждое незначительное событие, мелкий предмет или слово могли бы стать началом фантастической истории...
- Если бы такой препарат существовал, каждый бы мог стать себе писателем, - подхватил я идею гостя. - Этот препарат я бы назвал "фантазином".
- Название у него уже есть - иллюзит...
- О! Он действительно существует?
- Существование относительно. Допустим, что иллюзит и я существуем одинаково... - сказал он при выходе. - Спокойной ночи!
Я провел его на темную лестницу, некоторое время пытался нашарить выключатель, чтобы зажечь свет, и наконец нашел.
Вдруг стало светло, но вокруг вился голубой туман, из-за которого временами появлялся горизонт.
Нет, это не мог быть горизонт... Горизонтальная линия ежесекундно меняла форму, переходила в плавные волны, потом в острые зигзаги, извивалась, принимая почти горизонтальное положение. Потом исчезала за сгущающейся синью тумана, переливающейся к фиолетовому и красному.
В этом мире не было ничего постоянного, можно сказать, что образ менялся как в калейдоскопе, но это не точно. В калейдоскопе изменения происходят скачкообразно, а возникающую картину можно задержать и рассмотреть.
Был слышен шум, то полностью исчезающий, то нарастающий до протяжного вибрирующего воя. Потом все замолкало, а из тишины возникал свист, напоминающий пение птиц.
Ветер то усиливался, качая мое тело, то затихал и тела не было вовсе, я его не чувствовал, потому как был самим бытием, самим сознанием существования, не подкрепленным никакими материальными доказательствами этого...
Острый болезненный укол. Я вновь почувствовал свое тело, оно словно выросло из ничего. Сначала появились длинные руки - две, потом еще несколько. Потом все остальное, тяжелое, распластавшееся на чем-то сыпучем. Это были зерна острого песка, которые я чувствовал под собой. Я был и в глубине этого песка, там находилась некоторая часть меня, распространяющаяся под его поверхностью многочисленными отростками. И вдруг, в одно мгновение, я вновь перестал существовать. Остался только пурпурный туман вокруг, прорезанный белыми зигзагами, словно трещинами в красном куполе, прикрывающем несуществующего меня.
Рывок за плечо выбросил меня из пурпурного тумана. Я очутился в застекленной кабине, в кресле рядом с пилотом. Пилот закрыл люк и посмотрел на меня через стекло шлема.
- Порядок? - спросил он. - Чувствуешь себя нормально?
Я подтвердил кивком головы.
- Интересно, правда? Поле их сознания растягивается на несколько метров от существа. Только недавно удалось создать работоспособную защиту. Можешь представить, как реагировали первые столкнувшиеся с этим феноменом. Хотя это не единственная особенность планеты.
Я выглянул в окно. Вокруг песчаная равнина, над которой светится ясный купол неба. Вдали темнеет полоса растительности. На песке, прямо у вертолета разлеглась большая сплюснутая куча из которой вырастали темные отростки, похожие на клубок змей или проводов, они мягко спадали на песок и едва заметно шевелились. Вокруг, через промежутки в несколько десятков метров, лежали подобные существа прижатые к песку.
- Существование вещь относительная, - сказал пилот, включая двигатель. - Они осознают свое бытие. Это доказано. Но сомневаются в своем материальном существовании. То что ты только что чувствовал - ощущения, которые испытывает каждое из них.
- Очень сильные ощущения, - заметил я. - Как можно, испытывая такое, не верить в существование собственного тела?
- Они не верят. Не чувствуют ни себя, ни себе подобных. Каждое из них уверено, что оно единственное, висящее в океане небытия, разумная монада, бытие без материи. То что они чувствуют, принимается за игру воображения.