Войдя, он быстро
огляделся, подошел к столу Вулфа и заговорил весьма агрессивно:
– Я Фредерик Буль. Меня попросил прийти Дейвид Файф. Что это еще за ерунда?
– Сам не знаю, – пробормотал Вулф. После еды он всегда говорит очень тихо, если его не завести. – Меня и наняли, чтобы я это выяснил. Садитесь,
сэр. А девушка?
– Это сиделка. Мисс Энн Горен. Садитесь, Энн.
Я пододвинул ей кресло. Мое мнение о Поле Файфе стремительно менялось. Может, он и впрямь действовал чересчур импульсивно, но соблазн был велик.
Отметины у нее на шее, щеках и руках были, по видимому, поверхностными – никаких следов уже не осталось. Кроме того, в своем форменном халатике
она должна выглядеть куда как аппетитнее, чем в голубом, из набивного ситца платье и жакетке болеро ему в тон, в которых пришла сейчас. Пусть и
в набивном ситце, я мог бы – …ладно, оставим. Она пришла по делу. Она поблагодарила меня за кресло холодно, без тени улыбки.
– Ну, так в чем дело? – требовательно заговорил из красного кожаного кресла доктор Буль.
Вулф пробормотал:
– Разве мистер Файф вам не сказал?
– Он мне сказал, что Полу в смерти Берта что то показалось подозрительным, и он собрался в полицию. Дейвид, Луиз и Винсент Таттл отговорить его
не сумели, но условились, что обратятся к вам, чтобы вы провели следствие и рассудили их окончательно. Дейвид пошел к вам, и тут вдруг
понадобился я. Думаю, это совершенно ни к чему. Заключение о смерти я подписал, а в моей компетентности пока еще никто не сомневался.
– Это я слышал, – пробормотал Вулф, – но если уж мое решение должно быть окончательным, то его надо как следует обосновать. У меня и в мыслях не
было сомневаться в правильности вашего заключения о смерти. Но несколько вопросов к вам есть. Когда в последний раз вы видели Бертрама Файфа
живым?
– В субботу вечером. Я пробыл у него полчаса и уехал в двадцать минут восьмого. Они все были там, обедали в столовой. Ложиться в больницу он не
захотел. Я поставил кислородную палатку, но он ее то и дело спихивал, не хотел под ней лежать. Мне так и не удалось его уговорить, мисс Горен –
тоже. У него были сильные боли, во всяком случае, он так говорил, но температура – не очень высокая, сто два , не больше. Он был очень трудным
пациентом, его мучила бессонница. Я велел сиделке, чтобы она, как только уйдут гости, ввела ему четверть грана морфия, а через час если эта доза
не поможет, – еще одну четверть, предыдущей ночью он уже полграна получил.
– И после этого вы вернулись в Маунт Киско?
– Да.
– Вы не думали, что в эту ночь он может умереть?
– Конечно, нет.
– Следовательно, вы были удивлены, когда в воскресенье утром вам сообщили, что он умер?
– Ну, конечно. – Буль с силой уперся ладонями в подлокотники кресла. – Мистер Вулф, я терплю этот разговор только из уважения к Дейвиду Файфу.
Бросьте заниматься ерундой. Мне шестьдесят лет, из них больше тридцати я практикую, и доброй половине моих пациентов случалось удивлять меня тем
или иным образом – то кровотечение у них слишком сильное, то, наоборот, слишком слабое, то выдадут сыпь после таблетки аспирина, то пониженную
температуру при высоком давлении; они выживают, когда кажется должны умереть, и умирают, когда у них, вроде, все в порядке. Терапевты с этим
сталкиваются постоянно. Да, смерть Бертрама Файфа – большая неожиданность, но невероятного в ней ничего нет. Я осмотрел тело с особой
тщательностью уже через несколько часов, и ни на секунду причина смерти не вызвала у меня никаких сомнений.