Казармы заполнены ждущими лётной погоды учлётами, а мы, технари, зачехлили подготовленные машины и совершенно свободны.
— Ты ведь уже узнала, — отвечаю я на заданный вопрос констатацией очевидного факта.
— Лонжерон из проволоки, — смешно морщит девушка свой восхитительный носик. — Или это ты делаешь просто макет, чтобы проверить, какие силы в каком месте возникают?
Я смущённо киваю, потому что начинать лекцию о достоинствах композитных материалов с моей стороны было бы опрометчиво. Тем более — не вполне уверен в правильности выбранного пути. Дело с том, что имеющиеся в это время пластмассы не слишком хороши. Скажем, целлулоид является одной из форм пироксилина, то есть горит он так, что дух захватывает и даже если сбить пламя, тление может продолжиться. Самым доступным из негорючих полимеров в это время является бакелит — вариант известный в наше время как фенолформальдегидная смола. В авиации сейчас применяют бакелитовый лак. Пропитывают им ткань, которой обтягивают фюзеляжи и крылья самолётов. Не все догадываются, что высыхание этого лака — на самом деле — полимеризация. От этого проистекает и довольно высокая прочность ткани и стойкость её к морозу, солнцу и дождям.
В результате сочетания прочных, но гибких, волокон с обычно хрупким, но очень крепким полимером получается интересная во многих отношениях композиция. Отсюда и появилась у меня мысль «поручить» работу на растяжение проволочкам и развитых стальных тросов, а на сжатие — тем же проволочкам, обволочённым «футлярами» из бакелита, связанного волокнами.
Для серийной постройки летательных аппаратов подобная технология непригодна совершенно, но для одинокого кустаря — вполне приемлема. Сначала я согнул длинные верхнюю и нижнюю дуги, работающие на растяжение, потом связал их многочисленными диагоналями на манер железнодорожных ферменных мостов, скрепив это всё точечной сваркой, и получил весьма лёгкий, но очень неслабый каркас лонжерона сразу на два крыла. Впрочем, это предстояло оклеить тканью и волокнами обычной верёвки, пропитывая их послойно бакелитовым лаком.
То есть настоящую прочность конструкция должна обрести лишь после надёжной пространственной фиксации элементов, работающих на сжатие. Тем более что связанные полимером волокна тоже весьма крепки. И вот, теперь я размышлял над тем, как бы не отравиться этой фенолформальдегидной дрянью — я-то знаю, чем чреват контакт с нею. А здоровье мне очень даже пригодиться для того, чтобы летать. Если честно, то в качестве средства защиты подошёл бы изолирующий противогаз, да вот не ведаю, есть ли они в это время — невозможно знать всего на свете.
Про это я и рассказал Шурочке — она призадумалась и долго разглядывала закреплённую на стене семиметровую ажурную конструкцию.
— Поспрашиваю у знакомых, — наконец улыбнулась она своим мыслям и принялась помогать мне с шаблоном второго лонжерона ещё тоньше первого. Ей не надо объяснять, какой выигрыш даёт тонкое крыло. В прошлый раз сама об этом мечтала в моём присутствии. Года через два, если по-нынешнему считать.
Мы прямо по нанесённой мною разметке набивали на ровную дощатую стену деревянные баклашки, намечая пути прокладки проволоки. Хитрые такие чурбачки с пазами, через которые будут поданы к местам будущих связей губки сварочного аппарата. А потом я долго гнул неподатливую сталистую жилу троса по тщательно выбранному радиусу — тут ведь и прочность нельзя потерять, и поломать не хочется, и нагревать нельзя — боюсь «отпустить» закалку. Нет, я не материаловед в данной области — это работает обычная конструкторская паранойя. Следствие незнания.
Изолирующий противогаз Шурочка доставила вместе с молодым и статным военным моряком. Вернее, она вела за руку этого человека, а уж за ним следовала группа матросов, несущих водолазный скафандр, круглый медный шлем с окошком, шланги и ручную помпу для нагнетания воздуха. Несли они это от грузовика, на котором доставили. Парни облачили меня в сей нелёгкий доспех, проинструктировали и принялись качать. А я вошел в сарай и попытался приступить к работе. Увы, мои мышцы — мышцы мальчика — выдерживали сие испытание недолго. «Спёкся» я, пытаясь откупорить банку с лаком — водолазные рукавицы не позволили добиться успеха. К тому же, костюм надулся и стал сковывать движения, а достать макушкой до клапана, чтобы стравить лишнее, я не смог.
Жаль. Ребята искренне хотели помочь. Но не по Сеньке пришлась эта шапка. Я потом скрутил последовательно хоботы нескольких противогазов, чтобы обеспечить шланг нужной длины, а воздух подавал в него от электромоторчика с вентилятором. Знаете — при работе с постоянной подкачкой снаружи пары фенола (или формальдегида — не знаю что правильно) ни разу не коснулись моих ноздрей. А противоипритная накидка защитила тело. Ну и перчатки я выбрал не такие жёсткие — всё стало получаться.
Глава 3 Обживаюсь
Что же — достигнутая прочность лонжерона оказалась даже больше расчётной. А в весе я, несомненно, выиграл. Имеется в виду, выиграл, по сравнению со случаем, если бы применил другие материалы, рассчитывая на планируемую толщину плоскости. Во всяком случае, для статических нагрузок утверждать это можно вполне уверенно — испытал выклеенную балку, подвешивая к ней грузы. Проверять же прочность при динамических воздействиях мне было решительно не на чем. Потом по такой же методе изготовил нервюры — своеобразные рёбра крыльев, а уж затем и обшивку выклеил большими скорлупами. Две тонких длинных плоскости, выполненных как единое целое с центропланом, были узкими и лишь немного «сбегались» к концам. На них я и «нахлобучил» торопливо собранный фюзеляж — переделанное немного под требующийся размер туловище ветерана У-1. К этому моменту я уже сильно торопился, потому что за делами подкатила весна — зиму и осень меня особо не отвлекали — летали редко из-за неустойчивой слякотной погоды. В то же время опробовать в полёте сооружённый моими трудами свободнонесущий моноплан хотелось просто до трясучки.
Что рассказать о результате? Да ничего особенного — средненький получился самолётик. С разваливающимся на ходу движком, неизвестно который раз перебранным от рождения, он оказался заметно быстрее, чем У-2, но и посадочная скорость у него тоже была о-го-го. Сам же малыш хорошо слушался и никаких неожиданных коленец не выкидывал. Я ведь ещё не упоминал, что после войны несколько лет работал заводским лётчиком-испытателем и, заодно, учился в авиационном институте по специальности «планер». А потом довольно долго трудился в КБ простым расчётчиком. Так что данный аппарат для меня в какой-то мере хрестоматиен, тем более — схема классическая.
И, по всем законам аэродинамики, с двигателем подобного рода ничего более толкового мне не создать. Не выходит из этого ни шедевр, ни даже конфетка. А как раз наступил тридцать пятый год и пошел слушок о закупке за границей двигателей специально для легкомоторных и спортивных самолётов. Но кто же мне их даст?! Тем более — приближалось лето, и работы на нас, техников, навалилось невпроворот. Начались интенсивные учебные полёты.
Признаться, не один я занимался любительским самолётостроением — в старом сарае на смежном краю лётного поля группа товарищей сооружала мотопланер — назвать их задумку самолётом ни у кого язык бы не повернулся. Тем более что двигатель они для своего детища собирались применить мотоциклетный. Он тяжелее авиационного, если считать на каждую лошадиную силу, но менее требователен к горючему — авиационный бензин — штука дефицитная.
Почему я про это знаю? Так обратились ко мне ребята, попросили помочь с наладкой. Как-никак я моторист, причем далеко не худший. Вот они и поделились со мной одним из моторов, всё равно он у них неважно вставал, да и с пропеллером к нему они никак не могли угадать. То есть, всё как бы в порядке, а тянет слабо. Тут дело упиралось в недостаточную скорость вращения вала и сложности с выбором подходящего редуктора.
Если сравнивать моё новое приобретение с «Роном», то в мощности мотоциклетный мотор проигрывал примерно в восемь раз, зато, после приведения в порядок, работала эта машинка надёжно. Причём, по расчётам, была вполне в состоянии поднять в воздух вместе с пилотом и небольшим бензобаком сделанное мною композитное крыло тонкого профиля.
Сейчас, через год после возникновения в моей голове памяти о будущем, когда я убедился в том, что могу сделать почти всё то же самое, что умел в начале двадцать первого века, пришла пора подумать о ближайших планах.
Для окружающих я — двенадцатилетний мальчик. Отрок. Тот, кто молчит, если его не спрашивают. Мне не дозволено лезть к кому бы то ни было с непрошеными советами — дядьки авиамеханики, хотя и знают, что в деле я разбираюсь не хуже них, продолжают держать меня на побегушках — подай, принеси, подержи. Подшучивают, правда, беззлобно. Для порядку. Если честно, мне и поговорить-то не с кем. Пацаны-сверстники редко появляются тут, да и крутятся они, в основном, вокруг лётчиков — промасленные железяки их мало интересуют.