Ну, понять ее можно. Нечасто ей удается поговорить с кем-то, хоть что-то понимающим в искусстве. Мне искусство побоку, я к нему целиком весь равнодушен, для батьки моего искусство — это картина Шишкина «утро в сосновом лесу», а в это время года культурно просвещенных посетителей немного, в основном все заходят погреться, так что такой незамутненный интерес и восхищение в глазах, как у Глеба, мамуле доводится видеть нечасто. Прям благодарность Глебушке с занесением в личное дело. Ходит, восхищается, вопросы задает… эдак мама его скоро усыновит, вон как глаза блестят! Прям-таки и хочется вклиниться между ними и напомнить, кто на самом деле тут ее сын. Пусть и не такой весь из себя художественно грамотный.
Чтобы отвлечься, стал смотреть в окно. Невысоко, падать было бы неинтересно и не травмоопасно. Я невольно глянул на свою заключенную в гипс руку, вздохнул. Рука жутко зудела и вечерами я, выпросив у мамы самую длинную спицу и засунув ее под гипс, самозабвенно чесался. Ощущения непередаваемые, почти оргазм. А гипс-то только через четыре дня снимут — и то, в случае если все хорошо срослось. А тот злопамятный врач нарочно может продлить срок заключения моей бедной конечности, по доктору видно, что он в медицину пришел, дабы всласть насладиться людскими страданиями.
— … а вот эта картина показывает нам видение крайней степени отчаяния, размышления о ценностях, морали, жизни и смерти.
— Где? — тут же заинтересовался я и глянул на указанную мамулей картину. Интересно, где она тут увидела ценности и мораль? Какая-то мутная фигура, не то человек, не то клякса, как будто всматривается в гладь озера, которое и не озеро вовсе, а куча человеческих черепов. К слову, символичненько. Я бы такую у себя даже в комнате повесил, вот только бы не стал искать скрытый смысл там, где его нет. А мама этим грешит. Да и Глебушка, судя по всему, горячо ее поддерживает. Ну а что с него возьмешь?
— Наверное, нам уже пора, — с явным сожалением сказал Глеб, глянув на меня. Это, наверное, мне так харю перекосило от скуки, что он понял, что пора закругляться.
— Уже? — разочарованно спросила мама. Мне даже почти ее стало жалко, я практически размяк и уже готов был позволить остаться фиолетовоглазому недоразумению ещё на чуть-чуть, как звякнул колокольчик и послышались приглушенные голоса — посетители. — Ну что ж, я была очень рада с тобой познакомиться, Глеб, очень рада, что у моего сына такой друг, как ты. Надеюсь, мы ещё увидимся!
— Взаимно!
***
— Потрясающая женщина! — восхищенно выдохнул мой татуированный друг, когда мы таки вышли на улицу.
— Эй, — возмутился я. — У тебя своя мама есть, вот ею и восхищайся!
— Я бы хотел такую маму, как у тебя.
— Но у тебя такой нету, — ревниво напомнил я. — Люби свою. Хотя моя мамуля, конечно, не отказалась бы от такого сына, как ты.
— С чего ты это взял?
— Ты с ней на одной волне, такой же поехавший. Пойдешь ко мне в гости?
— Зачем?
— Ты же голодающий студент, а у меня дома еды — завались, мама наготовила, как на футбольную сборную, как будто у нас дома проживает одиннадцать здоровенных мужиков, а не стройный и красивый я и средней упитанности папа. Заодно расскажешь мне, кто тебя фонарем осчастливил, жутко любопытно. К тому же я люблю такие истории. Тайны, интриги, расследования.
— Вот и смотри тогда «пусть говорят» по первому каналу, любитель историй, — огрызнулся Глеб.
— Как ты догадался? - восхищенно выдохнул я. — Моя любимая передача!
— Ладно, — вздохнув, согласился Глебушка. — Пойдем.
Квартира моя произвела на него неизгладимое впечатление. Особенно оценил решетку на окне. Я тут же поведал, что это совсем даже не из-за моей склонности падать из окон, а из-за пристрастия моих любимых родителей к БДСМ, и целых две минуты гнусно хихикал, наблюдая за вытянувшимся лицом моего боевого товарища.
Из холодильника я выгреб все, что было, Глеб не стал строить из себя оскорбленную невинность и стеснительную барышню, сунул нос в холодильник ещё вперед меня и заверил, что он будет все, даже странную трясущуюся субстанцию, на поверку оказавшуюся холодцом. Аппетит у него был будь здоров, я, наверное, такое количество пищи и за неделю в себя впихнуть не смог бы, а он сидит, наяривает, борщ пирожком с повидлом закусывает и кефиром запивает. А ещё меня поехавшим называл, тоже мне.
Когда он, наконец, наелся, я нагло заявил, что живым с него не слезу, пока он не расскажет мне трагическую историю появления синяка на его физиономии. Глеб, конечно, тяжело вздохнул и нахмурился, но, видимо, решил, что за сытный обед можно расплатиться и информацией:
— С отчимом подрался.
— Я жажду грязных подробностей. Он тебя домогался?
— Да ты ебнулся, что ли? — Глеб даже отшатнулся от меня. — Он меня терпеть не может, и это взаимно. Мать в нем души не чает и в упор не видит, что это просто храпящий и пердящий кусок биомассы, сутками лежащий на диване около телевизора. Мать на работе до восьми часов въебывает, а он лежит пузо чешет. И только попробуй ему слово скажи, мать кричать начинает, мол, Глебушка, что же ты делаешь, он же не просто так лежит, у него спина больная. Ага, как же. Спина больная, зато пузо здоровое. И хуй большой наверное, иначе почему мать его терпит. Ещё и в квартире этого мудака прописала, так он теперь себя королем чувствует и меня ещё выгнать пытается, мол, пидорам тут не место. Ненавижу, — Глебушку почти трясло.
— А, — вяло отреагировал я. — Понятно.
— Что… всё? Вся реакция?
— А чего ты ожидал? Дружеского сочувственного возрыдания? Или я должен сказать тебе, какой ты молодец, что все это терпишь и как ты прав?
— Я и так знаю, что прав, — упрямо поджал губы Глеб. У-у-у, ты погляди, какие мы не готовые к конструктивной критике.
— Ну, это как посмотреть, — пожал плечами я.
— Что ты имеешь в виду?
— Сколько лет твоей маме?
— Сорок пять.
— Взрослая девочка. И она сама вправе выбирать, с кем ей жить и как. Думаешь, она не видит, как себя твой отчим ведет? Видит. Видит и все замечает, но ее это, очевидно, устраивает, и менять она ничего не хочет. Значит, считает, что работа до восьми — это та цена, которую она готова заплатить за наличие в своей жизни мужчины. Значит, в ее понимании, он того стоит. Она выбрала эту жизнь, а ты постоянно пытаешься ей доказать, что выбор ее неверный, пытаешься ее опекать там, где не нужно, и портишь шкурку ее мужику. Ну да, мужик мудаковат, выселить пытается… Но ты взрослый мальчик же, совершеннолетний, так какого члена до сих пор с мамой живешь, тем более если тебя так бесит вся эта ситуация? Съехал бы давно и жил бы себе в свое удовольствие.
— Думаешь, это так просто?
— Общежитие в политехе всем дают, мест полно, даже если ты не иногородний, я узнавал.
— Знаю, — процедил сквозь зубы Глеб. — Только я видел это общежитие и видел своих соседей. Я предпочитаю ночью спать, а не вздрагивать от каждого шороха, зная, что им может прийти в голову поиздеваться над своим соседом-педиком.
— А ты не пробовал не говорить каждому встречному, что ты гей? — фыркнул я. — И вообще, от общежития ты отказался, я так понимаю, переехал обратно к маме. Так и фигли ты возмущаешься? Ты сам это выбрал, так что сидел бы и помалкивал в тряпочку. И мужика маминого не трогал: видишь же, каким трудом он ей достается.
— Ты… — Глеб покачал головой. — Ты, блядь, все с ног на голову перевернул!
— По-моему, тебе нужен был взгляд со стороны.
— По-моему, мне с тобой даже знакомиться не стоило.
— Брось, я тебе нравлюсь. Скорее всего, ты меня ещё и хочешь, но пока сам этого не осознал. Ну, это ничего, я подожду, я терпеливый.
— И ебанутый. Закрой за мной двери, я ухожу.
========== Глава 4. ==========
Пару дней от Глебушки было ни слуху ни духу. Я подумал, что он, наверное, обиделся, и слегка в нем разочаровался даже — я-то думал, что он окажется не таким, как все, но все равно думать о нем не переставал, зацепил он меня. Мамуля, опять же, не давала о нем забыть, все время вспоминала, восторгалась, предлагала пригласить в гости и прожужжала о нем все уши отцу, который согласно кивал на все мамины «ну просто замечательный мальчик». Объявился замечательный мальчик через три дня, подкараулил меня после школы. Всё в том же дурацком пальто, все с тем же дурацким шарфом. С сигаретой в зубах.