– Это хорошая квартира.
– Ну, если риелтор не способен найти для себя приличную квартиру – грош ему цена.
Она принесла с собой дорожную сумку; переоделась в ванной и вышла в ночной рубашке. Они легли в постель и погасили свет. Ему показалось, что она как-то скованна. Да и за собой он заметил то же самое.
– Давай просто калачиком, – предложил он.
– Что это значит – «калачиком»?
Он показал.
– «Калачиком» – значит без секса?
– Да, калачиком – это просто полежать.
– Хорошо, калачиком.
Вскоре они расслабились, а там и уснули.
На следующий раз, после недолгой прелюдии, он с трудом вспомнил, как управляться со скользкой от смазки «резинкой». Понятно, что презерватив надо разворачивать с аккуратностью, но он стал натягивать его, как носок, лихорадочно дергая за край. В потемках ничего не получалось. Женщина молчала, не фыркала и не кашляла, и вскоре он повернулся к ней. Она подняла до пояса ночную рубашку, и он лег сверху. Мозги отчасти затянула похоть и близость, а отчасти – пустота, будто он не мог взять в толк, что вообще происходит.
Тогда, в первый раз, его не особенно заботили ее ощущения. Его заботили свои собственные. О женщине начинаешь думать позже.
– Тебе было хорошо? – спросил он через некоторое время.
– Да, это было хорошо.
В темноте Вернон рассмеялся.
– Ты смеешься надо мной? Тебе это не было хорошо?
– Андреа, – сказал он, – все отлично. Никто над тобой не смеется.
Когда она уснула, он подумал: а ведь мы оба начинаем заново. Не знаю, что у нее было в прошлом, но я же вижу: мы оба начинаем с нуля, и это неплохо. Все отлично.
В следующий раз она вела себя более раскованно и даже обхватила его ногами. Он так и не понял, кончила она или нет.
– Ух ты, сильная какая, – сказал он, отдышавшись.
– Сильная – плохо?
– Нет-нет. Что ты. Сильная – это хорошо.
Но при следующей встрече он заметил, что она больше не стремится это повторить. Кроме того, ей не нравилось, когда он ласкал ее грудь. Нет, не совсем так. Видимо, она просто не реагировала. То есть если у него возникало такое желание – пожалуйста, но это было как бы для него, а не для нее. Во всяком случае, так ему казалось. А где сказано, что в первую неделю необходимо прояснить все детали?
* * *
Он даже радовался, что они оба не умеют флиртовать: флирт – это обман. Андреа никогда с ним не хитрила. Она была неразговорчива, но слово свое держала. На свидания приходила вовремя и стояла в назначенном месте, как штык: высматривала его, время от времени убирая с лица прядь волос и прижимая к себе сумку крепче, чем требовалось в этом городке.
– Ты надежная, не хуже поляков-строителей, – как-то раз заметил он.
– Это есть хорошо?
– Это есть очень хорошо.
– Так правильно выражение?
– Отныне – да.
Она просила, чтобы он исправлял ее ошибки. Он научил ее говорить «не думаю» вместо «я не полагаю», но на самом деле ему нравилось, когда она строила фразы по-своему. Понимал он ее без труда, а легкие неправильности речи придавали ей изюминку. Наверное, он не хотел, чтобы она заговорила как англичанка – опасался, что тогда она и вести себя начнет как англичанка... то есть как одна известная особа. И уж меньше всего ему хотелось изображать наставника.
Так же и в постели. Пусть все идет, как идет, говорил он себе. Если она никогда не снимает ночную рубашку, значит, у католиков так принято – хотя она ни разу не обмолвилась, что ходит в костел. Когда он просил ее сделать что-нибудь особенное, она не отказывалась и вроде бы даже получала удовольствие, но сама не высказывала никаких желаний – ему даже казалось, что интимные прикосновения его руки ей не особенно приятны. Но он по этому поводу не парился – ее же никто не принуждал.
* * *
К себе в гости она его не звала. Если он подвозил ее домой, она тут же устремлялась по бетонированной дорожке – он даже не успевал поставить машину на тормоз; а в ожидании встречи всегда стояла на тротуаре. На первых порах это было само собой, потом превратилось в какую-то нелепость, и он попросил разрешения зайти к ней в квартиру, буквально на минуту, чтобы получить представление, где она обретается, когда они не вместе. Они вернулись к подъезду (дом сблокированный, на две квартиры, обе сданы внаем; постройка тридцатых годов прошлого века, наружное покрытие – декоративная штукатурка; металлические оконные переплеты с заметными признаками коррозии); она отперла дверь. Взгляд риелтора тут же оценил размер жилой площади, меблировку и порядок арендной платы; взгляд любовника выхватил комод, фотографии в пластмассовых рамках и открытку с изображением Девы Марии. Узкая койка, крошечная раковина, бросовая микроволновая печь, маленький телевизор, одежда на вешалках, зацепленных за хлипкую рейку для картин.
Через минуту они уже вышли на улицу, но мимолетная обнаженность ее жизни задела в нем какую-то струнку. Чтобы себя не выдать, он сказал:
– Красная цена – пятьдесят пять. Плюс коммунальные услуги. За те же деньги могу подыскать тебе что-нибудь попросторнее.
– Привыкла так.
С наступлением весны они стали ездить в Суффолк, где имелась недвижимость в традиционном английском стиле: фахверковые дома, не требующие гидроизоляции, тростниковые крыши, которые сразу взвинчивают страховку. Как-то раз они остановились у пригородного парка и сели на скамейку возле пруда, но ей там не понравилось, и они пошли осматривать собор. Он надеялся, что она не станет расспрашивать его о различиях между англиканством и католичеством или о причинах раздела церквей. Каким-то боком в этом был замешан Генрих VIII, которому приспичило заключить повторный брак. Монаршие причиндалы. Если вдуматься, все завязано на сексе. Но у нее, по счастью, никаких вопросов не возникло. Теперь она привычно брала его под руку и чаще улыбалась. Вернон дал ей ключ от своей квартиры; она понемногу начала оставлять у него кое-какие вещи. Как-то в воскресенье он, не зажигая света, потянулся к тумбочке и обнаружил, что презервативы закончились. Невольно ругнулся; пришлось объяснять, что к чему.
– Ничего, все нормально.
– Нет, Андреа, какое, к черту, «нормально». А вдруг ты залетишь?
– Не думаю. Залететь – нет. Все нормально. Он не стал спорить. Позднее, когда она уснула, он задумался над ее словами. Что она имела в виду: что не может иметь детей? Или для верности глотает таблетки? Интересно, какого мнения на этот счет Дева Мария? Нельзя же – вдруг пришло ему в голову – полагаться на метод естественного цикла. Он регулярно дает сбои – на радость Папе Римскому.
Время шло; он познакомил ее с Гэри и Мелани; дети ее приняли. Она не пыталась их воспитывать – скорее, наоборот, они ее поучали, а она не возражала. Кроме того, они засыпали ее вопросами, которые он сам не осмеливался, да и не хотел задавать.
– Андреа, у тебя есть муж?
– Можно нам телик всю ночь не выключать?
– Ты когда-нибудь была замужем?
– А если я скушаю сразу три, меня не вырвет?
– Почему ты не вышла замуж?
– А сколько тебе лет?
– У тебя дети есть?
– Вы с папой поженитесь?
Кое-какие ответы он мотал на ус; она, как любая здравомыслящая женщина, по-прежнему скрывала свой возраст. Однажды ночью, в темноте, когда он отвез ребятишек домой и не мог даже думать о сексе, поскольку был в полном раздрае, как всегда в таких случаях, у него вырвалось:
– Как по-твоему, ты сможешь меня полюбить?
– Да, думаю, так.
– «Сможешь» или «полюбишь»?
– А какая разница?
Он задумался.
– Никакой. По мне – что одно, что другое. А еще лучше – и то и другое. Как ты захочешь, так и будет.
* * *
Дальше события развивались без видимой причины. Может, дело было в том, что он стал к ней прикипать, а может, в том, что это произошло вопреки его воле. Или просто водился за ним грех – вечно все портить? Жена – бывшая – так ему и сказала однажды утром: «Слушай, Вернон, я зла на тебя не держу, честное слово. Но жить с тобой не могу – вечно тебе нужно все изгадить». Это было как гром среди ясного неба. Ну допустим, он во сне похрапывал, одежду разбрасывал где попало, смотрел, как все, телевизор – спортивные репортажи. Но домой приходил вовремя, детей любил, налево не бегал. Очевидно, некоторые считают, что это и значит «гадить».