Следующим утром пришел Князев. Сказал, что поминки прошли успешно и вынул из кармана бутылку казёнки. Я поморщился, он кивком одобрил моё решение. Я показал ему письмо. Сарон внимательно прочёл, сказал, что дело решеное: - Поезжай! - Куда? - По этим адресам. - Зачем? Сарон вскочил на ноги, бешено протоптал по комнате. Сказал, что это глупо: - Фантастически глупо отказываться! У тебя есть шанс найти отца! - Не вижу смысла. - Шанс посмотреть мир! - Не испытываю потребности. - Исполнить волю покойной! - Я... Об этом я не подумал.
В русской вековой традиции оседлый образ жизни. Мы, славяне - землепашцы. К нашей крови примешалась кровь татарская, кочевая, но и это кочевничество оседлое. Татарин ценит крышу над головой, казан с бараниной, тёплый женин бок и шерстяное одеяло. Только его дом - на колёсах. Сарон спросил, почему мне не хочется посмотреть мир? - А какой смысл болтаться без дела? - В шестнадцать я сбежал из дому! - упрекнул Сарон, как будто я нарушал заповедь, не желая последовать его примеру. - Мотался по всей стране. - Где родился, там и сгодился, - вяло ответил я. Вспомнилась родная Почта, нелепый сторож Аркадий, пользующийся меховой шапкой даже в тёплое время года. Фонарь (кошачье око), маленькая клумба с георгинами. Вспомнились люди, что приходили отправлять и получать. Через них я прикасался ко всему Свету, даже к Англии. В то же самое время, я прекрасно понимал, что ехать нужно. Необходимо. Так хотела мама. Князев перечитал адреса, спросил, где у меня атлас автомобильных дорог. С компьютером он враждовал. Через месяц (примерно) я летел в самолёте. Перелёт мне категорически не понравился. Я чувствовал себя, словно тюлька в жестяной консервной баночке. Мечтать о тюльке было неинтересно - это раз. Во-вторых, я беспрестанно тревожил соседку. Не умещался в кресле и задевал старушку локтем. Её нежно-розовые кудряшки волновались, а я чувствовал себя подлецом, уклоняющимся от женитьбы.
От аэропорта пришлось ехать на автобусе, затем на электричке. Мне понравился вид моря - понравился невероятно! Восторгали бесноватые кричащие чайки, волновала бесконечная толчея сине-фиолетового пространства, будоражил запах водорослей. Я никогда не думал, что запах гниения содержит в себе столько оттенков и посулов. Высокий зелёный забор, калитка. Улица и номер дома совпадали. Я надавил на рукоять без малейшей надежды, что она откроется. С тревожным волнением припомнил Маркса и Энгельса - собак Князева. Дверь поддалась. Замок щёлкнул и открылся. Я оказался в саду. Фруктовые деревья перемежались декоративными, тропинка была окантована коричневым стланцем. На полянке рядом с домом сидел человек. Лишь только я увидел его, сразу почувствовал ментальную связь. Я подошел, запросто опустился на соседний стул. Мужчина подвинул ко мне блюдо с фруктами (мы сидели за обеденным дачным столом), в стаканы налил коньяку. Во время нашего "знакомства" не было произнесено ни слова. "А что? - подумал я. - В сущности, мы давным-давно знакомы". Посмотрел на хозяина сквозь стекло стакана - иначе смотреть волновался. Это был высокого роста массивный армянин (заключаю это из чёрных кучерявых волос, выразительного носа и печальных больших глаз). На плечи накинут бархатный бежевый пиджак (поверх майки); просторные брюки, домашние туфли. В густой шерсти затерялся нательный крест. Я прозвал его Восточный человек, и подумал, что у меня замечательный отец. "Во всяком случае, понятно в кого я такой крупный и чернявый". Восточный человек отпил коньяку и сунул в рот виноградину. Сказал, что приличных абрикосов ещё не найти. Он говорил без малейшего акцента, лишь только смягчая слова. - На рынке был. Всё купил, абрикосов - нет! Говорят, не сезон. Ананасы продают, как будто на них сезон... Он музыкально вздохнул и спросил, не знаю ли я, как цветут ананасы. Я не знал. - Хочешь, я тебе сад покажу? - предложил. - Двенадцать яблонь, восемь груш, чернослив... Я осторожно согласился. Мы пошли по тропинке, я лихорадочно соображал, что я ему скажу? "Я ваш сын!" - не годилось. В этом было что-то посредственное, серое. Звучало почти, как "здравствуйте, я ваша тётя!" Кроме того, на горизонте маячил маленький, но противный вопрос идентификации. "Как я определю, что он, это именно он? Какие тут могут быть доказательства?" Впрочем, все страхи разбивались о хлебосольность Восточного человека. Мы осмотрели сад, прогулялись вдоль недавно высаженной кленовой аллеи. Он что-то рассказывал о саженцах, горячился, растопыривал пятерню, изображая кленовый лист. Я тоже что-то говорил. Думал, как исключительно верно поступил Князев, что уговорил меня поехать. "Теперь у меня два дома! - думал с замиранием сердца. - Со временем можно будет обменяться, и переехать сюда..." - мелькала предательская мыслишка. За время нашего отсутствия, на столе появилось мясо и свежие лепёшки. Мы основательно закусили. Я снял куртку и расстегнул рубашку. Восточный человек отметил величину моих бицепсов. Но без малейшей зависти. - Теперь я покажу тебе свою гордость! - сказал он. Мы направились к сараю, Восточный человек спросил, как меня зовут. - Илья Гамлетович, - признался я. Вдруг мне стало стыдно за своё отчество (за его вычурность и шекспировскую наивность). Я залепетал о странных вкусах моей матушки, о её своенравии и стальном характере. Заявил, что отчество, скорее всего, ненастоящее. Восточный человек поднял ладонь и многозначительно молвил: - Ара вай! - прерывая моё красноречие. Затем отметил, что моя матушка - умная женщина. "Дай бог ей здоровья!" Сказал, что его самого зовут Гамлет Аресович. Я ответил, что мама умерла. Восточный человек тряхнул сочувственно кудрями и отпер сарай. Включил свет. В центре просторной комнаты стояло нечто напоминающее длинный плоский ящик. В первую секунду я решил, что здесь выращивают рассаду. Ящик был поделён на узкие продольные секции и укрыт стеклом. На тесных длинных дорожках присутствовала разметка (продольная и поперечная), участливая рука художника нанесла на стенки и пол "каналов" элементы декора: травинки, камушки и щепочки - сбоку было заметно, что все украшения плоские, нарисованные. Передний край "рассадного ящика" был закрыт чёрным блестящим пластиком, с узкими щелями, напоминающими акульи жабры. У дальней торцовой стены сарая расположилась... это напоминало библиотечную картотеку со множеством ящичков-ячеек. Вот только лицевые панели ящиков неожиданно были выполнены из стекла. Я спросил, что это такое. Гамлет поднял указательный палец: "Спорт!" - произнёс со значением. Оказалось, по воскресеньям в этом салоне-сарае проходили тараканьи бега. По длинным коридорам "рассадного ящика" бежали тараканы. Можно было использовать своего спортсмена, а можно было арендовать бегунов Восточного человека. - У меня замечательные спринтеры! - уверял Гамлет Аресович. Рассказывал об особенностях кормления и тренировки бегунов. Мне вдруг вспомнилось мамино отношение к тараканам. Возникло подозрение, почему они расстались. "Если, конечно, он мой отец". - Ставки принимаете? - провокационно спросил я. Он возмутился: - Зачем так говоришь? Потом успокоился, сказал, что я хороший человек и мне можно доверять: - Берём понемногу... иногда... если кто-то сильно попросит! Мы вернулись к столу. Я попытался съесть хурму - она не лезла в глотку. Перед глазами стояло, как Гамлет Аресович целует своего лучшего бегуна под номером восемь. - Бегает, как стрела! Сказал, что хочет дать имена спортсменам, спросил, какое бы имя я предложил для номера восемь. - Шекспир! - без колебаний ответил я. - Он же ваш любимец. Восточный человек согласился. Предложил тост за Шекспира. "Какое упадничество! - подумал я. - Какой чудовищный декаданс!" Загрустил (вероятно, во мне заговорила кровь мамы). Назвал дату своего рождения, и попросил вспомнить, где Гамлет Аресович был в это время. Он размышлял всего мгновение, потом поднёс к моему лицу сжатый кулак. В этом жесте не было агрессии, на запястье я увидел наколку. Дубовый листок и что-то ещё (я не смог опознать). Оказалось, в ту давнюю пору Гамлет Аресович отбывал срок. - За глупость наказали! Я кивнул, соглашаясь, что за глупость необходимо наказывать. Надел куртку. Сказал, что мне пора. Он проводил до калитки, спросил, зачем я приходил? - Чтобы... - я запнулся. И был чертовски признателен за этот вопрос. Я, наконец, задумался. - Чтобы повидаться. Мне показалось, вы мой отец. - Нэ может быть! - он взволновался, в голосе проступил акцент. Я поспешил согласиться, что перепутал: - Нэвеэрные исходные данные! - ответил ему в тон. - Виноват! Высоко в небе стрижи расчерчивали синеву. В кустах соловей прочищал горло, намекая на скорую песню. Я аккуратно закрыл за собой калитку и почувствовал, как камень срывается с души: "Слава богу!"