- Что-то они долго копаются, - заметила Этельберта.
- За четырнадцать дней, - сказал я, - им необходимо прикончить хотя бы половину всех припасов. Естественно, обед у них затянулся. Но лучше их не торопить, а то они не осилят и четверти.
- Скорее всего, они пошли спать, - сказала Этельберта немного погодя. Уже пора пить чай.
Они определенно не спешили. Я прошел на ют и позвал м-ра Гойлиза. Кричать пришлось трижды, и лишь после этого он чинно поднялся на палубу. За то время, как мы не виделись, он как-то погрузнел и обрюзг. В зубах он сжимал окурок сигары.
- Доложите, когда вы будете готовы, капитан Гойлиз, - сказал я. - Мы выходим в море.
Капитан Гойлиз вынул изо рта окурок.
- С вашего позволения, сэр, - ответил он, - сегодня ничего не выйдет.
- Почему? Чем вам не нравится сегодняшний день? - удивился я.
Как известно, моряки - народ суеверный, а понедельник - день тяжелый.
- День как день, сэр, - ответил капитан Гойлиз. - Да вот ветер мне не нравится. Не похоже, что он переменится.
- Как? - удивился я. - Разве нам нужен другой ветер? По-моему, он дует как раз туда, куда нам надо.
- Вот-вот, - сказал капитан Гойлиз. - Это вы правильно выразились: "куда нам надо". Все мы там будем, но спешить не надо. А если мы выйдем в море при таком ветре, то там и будем. Понимаете, сэр, - объяснил он, заметив мое недоумение, - это, по-нашему, "береговой ветер", то есть дует он вроде как бы с берега.
Поразмыслив, я пришел к выводу, что он прав: ветер и в самом деле дул с берега.
- Может, к утру он и переменится, - утешил меня капитан Гойлиз. - В любом случае ветер не сильный, а якорь у нас крепкий.
Капитан водрузил окурок на прежнее место, а я пошел к Этельберте и объяснил ей, почему мы стоим. Восторг Этельберты за то время, что мы пробыли на борту яла, слегка поостыл, и она захотела узнать, что мешает нам выйти в море при ветре с берега.
- Если ветер дует с берега, то он будет гнать яхту в море, - сказала Этельберта. - Если же ветер будет дуть с моря, он отгонит нас к берегу. По-моему, дует как раз тот ветер, который нам нужен.
Я стал объяснять:
- Ты ничего не понимаешь, дорогая моя. На первый взгляд, это тот ветер, а на самом деле - не тот. Это, по-нашему, по-морскому, - береговой ветер, а нет ничего опаснее берегового ветра.
Этельберте захотелось узнать, чем опасен береговой ветер.
Ее занудство начинало раздражать, кажется, я даже повысил голос однообразные покачивания яхты, стоящей на приколе, любого доведут до белого каления.
- Объяснять это слишком долго, - ответил я (мне и жизни бы не хватило я и сам ничего не понимал), - но пускаться в плавание, когда дует такой ветер, - верх беспечности, а я слишком тебя люблю, дорогая, чтобы подвергать твою жизнь бессмысленному риску.
По-моему, я довольно ловко вывернулся, но, прекратив допрос, Этельберта заявила, что раз так, то до завтрашнего дня на палубе делать нечего, и мы спустились в каюту.
Я поднялся ни свет ни заря; ветер задул с севера, на что я и обратил внимание капитана Гойлиза.
- Вот-вот, - сокрушенно сказал он. - В том-то и беда, и ничего тут не поделаешь.
- Так, по-вашему, сегодня нам выйти тоже не удастся? - взорвался я.
Но он не обиделся, а лишь рассмеялся.
- Ну вы даете, сэр! - сказал он, - Коли вам надо в Инсвич, то ветерок что надо, но мы же идем к Голландии. Тут уж ничего не попишешь.
Я довел эту скорбную весть до сведения Этельберты, и мы решили провести день на берегу. Нельзя сказать, чтобы в Хардвидже жизнь била ключом, а вечером там просто некуда пойти. Мы перекусили в трактире и вернулись в бухту, где битый час прождали капитана Гойлиза. Наконец он явился.