А вокруг знай себе все такие аплодируют и аплодируют.
Вприсядку.
Чтобы нормально чувствовать себя в такой обстановке, нужно родиться шизофреником. Ваша Покорная к шизофреникам себя не относила — хотя длинным списком других недостатков предпочитала не столько мучиться, сколько наслаждаться.
В любом случае, грядущий жестокий хроноложеский анал пах чем угодно, только не розами.
Пуговки наушников скользнули в уши сами, без малейшего намёка о сознательном действии.
— About a maid I sing a song, sing rikety-tikety-tin… — привычная ирония Тома Лерера вернула хотя бы иллюзию того, что всё пока что не так уж и плохо.
Интересно, через сколько часов сдохнет аккумулятор?
— About a maid I'll sing a song, who didn't have her family long… — насчёт семьи, увы, сугубая правда. Чего нет, того нет. Прадед стенает под колониальным игом беспощадных японских империалистов, прабабка теоретически доучивается в школе, фактически — побирается, и заниматься ей этим увлекательным занятием до конца войны, если не позже.
Не то, чтобы у нас особо распространялись про её первый скандальный брак. В основном всё начиналось тем, как она встретила прадеда, и как у них с первого взгляда появилось большое и светлое чувство, как раз благодаря которому на свет и появились, в итоге, в том числе Ваша Покорная, Хомяк и ещё несколько бессовестных москвичей в третьем колене.
Что, в целом, не так уж и плохо — у местных замкадышей иммунитета к москвичам наверняка ещё толком не выработалось. Будет им, стало быть, случка города с деревней. Нетрадиционная.
Если доживу.
А с этим тут без родственников, но с моей внешностью, однозначные проблемы. Разве что казашкой прикинуться. Комсомолкой, ага. Спортсменкой и красавицей. Зря, что ли, Ваша Покорная городской уровень соревнований последние года три рвёт, не приходя в сознание?
Ещё бы спрос на танцы на пилоне по эту сторону ржавого занавеса ближайшие лет шестьдесят предвиделся, ага.
Лесополоса тем временем сменилась плотно засаженными полями, а чуть подальше, в низине у реки, показался городишка примерно с большое село размером. Ну, может и чуть побольше, да только из действительно многоэтажных зданий в нём имелись пара облупленных церквей и одна крашеная в зелёный высоченная металлическая каланча. Двухэтажные каменные дома — полжида в два ряда.
Затем каланча неторопливо взвалила на покрытое металлом плечо исполинскую, с хороший автобус, кувалду, подмигнула багровым глазом и сделала плавный шаг по улице. Дома на той улице заканчивались где-то на уровне металлического же бедра. Церковь, так уж и быть, чуть выше пояса.
Уехала. С вокзала позвоню. Искренне, крыша.
Траляля, какая досада!
* * *
Больше всего эта штука походила на памятник водолазному скафандру Кинг-Конга. Жёсткому такому, глубоководному, работы не меньше чем самого Церетелли. В крайнем случае — Гигера какого-нибудь. Тугая, явно живая, плоть двигалась под напластованиями корабельной брони, совсем как у насекомых-захватчиков из фильмов категории /b/ — для особо крепких желудком зрителей. Никакая механика с такой живой грацией двигаться не будет.
Красные звёзды на полусферах наплечников органично дополняли общую шизофреничность зрелища, как и хорошо заметная жирная надпись "Василий Чапаев" под ними. Букву "а" в слове "Чапаев" на левом наплечнике делила напополам хорошо заметная борозда.
Поезд на железной дороге рядом с этим ходячим памятником знаменитому подводному заплыву красного полевого командира выглядел детской игрушкой. Вполне живые люди на крышах вагонов казались муравьями.
Ещё несколько поездов натужно пыхтели следом за первым. Городок стоял на двух берегах реки с единственным железнодорожным мостом, и составы торопились пройти через него, пока есть время.
Преследователи не заставили себя долго ждать. Шустрые угловатые гусеничные коробочки показались возле насыпи. На тонких стволах заплясало пламя. Из хвостовых вагонов полетели щепки. Несколько людей сломанными куклами упали вдоль насыпи.
Колосс в городе набирал ход. Здания мешали ему двигаться, но он всё же целеустремлённо перешагивал через деревянные бараки и отдельные избы. На окраину города он вышел за несколько десятков торопливых шагов. Там каждый второй шаг уже приходился на чей-то огород или задний двор — и колосс перешёл на вполне убедительный спринт без опаски раздавить случайного прохожего.
Даже на таком расстоянии его шаги сливались в хорошо различимый басовитый гул. Клочья дёрна летели с металлических сапог. Казалось, минуты крохотных рядом с ним танков уже сочтены.
Казалось.
Похожий на причудливую секс-игрушку для эстетов металлический ёж с длинными острыми гранями размытой кометой промелькнул над землёй.
— Бамм! — стальной колосс успел каким-то чудом парировать атаку рукояткой кувалды. Метательный снаряд упал наземь под лязг толстой, как для корабельного якоря, цепи, дёрнулся и рывками пополз обратно.
Из-за леса показался второй колосс. Угловатый, приземистый, с короткими толстыми ногами, такими же угловатыми наплечниками и смешным шлемом-ведром на голове. Умбон круглого щита на левой руке украшали рельефный балкенкройц и отполированная до блеска надпись вычурно-корявыми, так сразу и не разберёшь, готическими буквами.
Sudetlander.
Вот спрашивается, зачем так уродовать буквы, лишь затем, чтобы написать "Судетец", а? И, раз уж на то пошло — где немцы, где те чешские Судеты, и где логика, я не понимаю, вообще?
Металлический ёж под звяк цепи занял своё место на рукоятке ухватистой короткой дубинки. Годендаг — некстати вспомнилось родное название этого увеличенного в десятки раз сородича русского кистеня.
"Судетец" чуть присел, расставил угловатые грабли рук в стороны и два раза хлопнул металлическим ежом годендага по щиту.
Приглашал.
"Чапаев" двинулся вперёд. Двинулся настолько медленно и неуверенно, что даже Ваша Покорная тут же поняла, что экипаж кабину своего боевого колосса видит, ну, в лучшем случае, второй раз в жизни. Или даже целый третий.
Неумелый широкий замах, и кувалда без особого толку скользнула по умбону щита. Ответный короткий тычок заставил "Чапаева" оступиться. Возможно, пошатнувшийся колосс ещё мог сохранить равновесие, но второй удар, краем щита, не оставил ему такого шанса.
Десятиэтажная махина растянулась на земле под гулкий протяжный грохот. Из всех её щелей ударили хорошо заметные фонтаны белого пара.
Противник джентльменский кодекс боя соблюдать отнюдь не собирался — металлический ёж годендага вновь устремился к противнику, на этот раз — поверженному и беспомощному. Лишь отчаянный перекат спас "Чапаева" и перевёл мощный прямой удар не более чем в скользящий.
Победитель не торопился. Бессмысленные поспешные движения его противника отлично выдавали панику неопытного экипажа. Поднять свою боевую машину раньше следующего выстрела наконечником годендага у них так и не вышло — даже с опорой на рукоятку боевой кувалды.
Несколько шагов на подгибающихся ногах — и металлический колосс тяжело повалился на границе поля и лесополосы, вряд ли дальше полукилометра от Вашей Покорной.
Серый колосс проводил бесславное падение зелёного пристальным взглядом, подобрал цепь годендага, и двинулся к беззащитному городу. На окраине уже занимался огнём расстрелянный танками поезд.
Единственный защитник города признаков жизни подавать не торопился, хотя на его корпусе открылась пара люков, из которых валили плотные клубы пара.
Глаза почему-то то чудовищно щипало.
— Кранты макияжу, — промелькнула напоследок и тут же в панике убежала огородами до Котовского ехидная мыслишка.
* * *
Кажется, у Вашей Покорной случилась типичная бабская истерика. Ну, могла бы — истерить на бегу получалось так себе. Дыхалки хватало только на что-то одно, или бежать, или выдувать сопли пузырями. К пышущему жаром стальному колоссу добраться вышло уже в более-менее пристойном виде — всего-то с насмерть размазанной косметикой и опухшим носом.