Так что весну они встретили нос к носу. У обоих было примерно поровну заслуг и поражений, хоть и на разных фронтах. И вот... Какая-то дурацкая случайность. Почему-то именно эти двое. Говорят, было что-то жутко секретное. Поговаривают, что должно было что-то начаться, а теперь не начнётся. В общем, кто-то даже рассказывал, что Гартуа кинулся спасть слишком шустрого рядового (а кто-то другой — что наоборот). Но погибли оба. Так глупо. Так неправильно.
Дождавшись окончания похорон, Лэри с удивлением отметил, что ещё будет прощальный ужин. То есть, после всего этого надо будет идти и жрать. Традиции есть традиции, но почему-то стало противно. Откуда-то вылезла обида на весь род людской. Люди потеряли двоих таких... таких выдающихся представителей, и что? И первым делом кидаются поесть и выпить. Так что он отсидел вместе со всеми, сколько позволяли приличия, послушал тосты... И при первой возможности слинял. От нечего делать отправился проверить караулы. Поговорил с солдатами, получилось вполне мирно. Тоска ушла, оставив после себя горечь и пустоту. Вечерело. Возле главного входа у него поинтересовались, чего это господин десятник не на ужине. Лэри опять не сорвался и даже понял караульщиков. Это ему еда поперёк горла стояла, а кто-то стоит на посту и слюнки глотает. Так что Лэри переговорил коротко с дежурным да и отправил ребят поесть. А сам остался. Удивительным образом ответственность успокаивала. Заступив на пост он отвлёкся от своих переживаний. Привычная рутина взяла под контроль и голову, и тело. В этот момент молодой десятник почувствовал и смог осознать, что при всей горечи потерь — жизнь продолжается. И надо делать то, что должно. Заступать в караулы, проверять солдат, чистить сапоги и оружие, кормить лошадей, убирать за ними навоз... Жизнь продолжается. Но не для всех.
Топот копыт разорвал вечернюю тишину. Всадник подскакал к шлагбауму.
— Открывай, сучье семя!
— Кто таков, куда спешишь?
— Срочное донесение! Генералу Гартуа!
— Опоздал ты, вестник, — спокойно ответил Лэри. — Уже можешь не спешить.
— Куда опоздал? Открывай, дубина!
— Похоронили генерала. Часа четыре назад.
— Как? — всадник дернул удила и лошадь под ним чуть развернулась.
— А вот так. Поэтому и тишь такая — все на поминальном ужине. Слезай, лошадь твою сейчас в стойло, а ты тоже присоединяйся к нашей трапезе.
— Я не могу, — вдруг забормотал конный. — Как же так? У меня же донесение! Ему самому! Срочно! Когда? От чего?
Лэри уже собрался было впустить гонца, но тут одновременно случилось много всего сразу. Где-то рядом закричала женщина. Потом завизжала ещё одна. Они со всадником обернулись на крики, из караулки выскочил дежурный. В вечернем сумраке вдруг проявилась чернильная тень, она выросла, заполнила собой всё пространство... А потом что-то случилось. Лэри обнаружил, что валяется у стенки, ему плохо видно и вообще плохо. Он попытался приподняться, и это с трудом удалось. Чуть поодаль двигался кто-то ещё. Это оказалась лошадь, которая пыталась подняться, тоненько повизгивая. Ей это тоже удалось и нестройный дробный топот копыт быстро затих вдали. Они с лошадью оказались единственными подающими признаки жизни. Возле ступенек валялись гонец и дежурный, а чуть дальше... Лэри подошёл поближе, почему-то ему было важно узнать, кто валяется посреди пустого пространства и откуда он взялся.
В сумерках рассмотреть лицо было тяжело. Но Лэри узнал его. Это был тот самый мужик, который встречался на рынке с рыжеволосой ведьмой. И который ещё отдал ему золотой. Из ворот выбегали вернувшиеся караульные.
— Ему надо помочь! — приказал десятник, указывая пальцем. И упал навзничь.
Весна. Дожил. Казалось бы — что твоих лет-то? Молод ты ещё, десятник Лэри! Вся жизнь впереди! А сколько случилось за эти два года? Да больше того, за год! Потерял друзей. Потерял сослуживцев. Потерял ещё одного друга. А вместе с ним — и командира, да не простого командира! И вот — чуть не потерял ещё одного знакомого. А вместе с ним — и свою голову.
На этот раз обошлось. Даже в лазарете долго валяться не стал. Утром вскочил и кинулся выяснять, что же вчера было? Это было интересно всем, но оказалось, что кроме Лэри и прискакавшего гонца никто ничего не видел. То есть, крики — слышали, что-то бабахнуло. Говорили, что был язык пламени до неба. Но обгорелого тоже ничего не нашли. Гонец пришёл в себя, но не помнил вообще ничего. То есть, он был свято уверен, что его не пустили в гарнизон, был этим фактом невероятно возмущён и требовал объяснений. Так что Лэри был вызван в штаб для дачи показаний. Там начали разбираться и выяснилось, что гонец не помнит ни заявления десятника о смерти генерала, ни всего произошедшего после. Точно так же ничего не помнил и дежурный. И на бедного парня могли бы повесить что-нибудь нехорошее, но не смогли придумать, что именно. Потому что похороны действительно состоялись только вчера, и раз Лэри говорил гонцу именно об этом, то обвинить его было не в чем. А вот четвёртый участник приключения исчез таинственным образом. Опять же, Лэри могли бы обвинить во лжи или каких-то таинственных происках, но караульные подтвердили, что перед тем, как потерять сознание, десятник приказал им доставить в лазарет некоего мужчину в гражданской одежде, потрёпаной, но целой. Мужчину помнили все: караульные, врач, медбратья. Но куда он делся — не мог сказать никто. Сегодняшний караул уверял, что никто мимо них ночью не выходил. В общем, все следы обрывались на бедном десятнике, потому что он единственный из всех видел тьму в переулке, и это было хоть что-то. Пока ругались да выясняли, Лэри чувствовал себя очень неуютно, понимая, что бить себя в грудь и клясться "Ничего не видел, ничего не знаю!" — не лучший вариант. Но как только ему дали почитать протокол допроса и подписать его, он вдруг вспомнил.
— А что за донесение везли генералу Гартуа? Что за срочность была?
Штабисты переглянулись. Действительно, как-то этот момент выпал из внимания. И теперь все взгляды скрестились на гонце.
Хорошо, что хоть донесение не исчезло таинственным образом, и штабист углубился в чтение. После чего косо посмотрел на Лэри и передал бумагу своему помощнику.
— Десятник Лэри де Гривз! В присутствии всех собравшихся я требую, чтобы ты поклялся в том, что говоришь правду, только правду, ничего не скрываешь, ничего не утаиваешь и если это вдруг не так — я требую срочно дополнить свой рассказ или изменить его. Мы слушаем.
Поскольку дополнить или изменить свой рассказ Лэри отказался, то его попросили расписаться на протоколе допроса и отпустили.
А вечером он узнал, что началась война. И именно с этой вестью мчался гонец. И то, что случилось, вполне можно было списать на происки вражеских магов. А вот что именно случилось — не знал никто. И узнать уже невозможно.
Потому что с завтрашнего дня десятник Лэри в компании сотника Михала и ещё одного десятника Стаса отправляются по сёлам, объявлять набор в армию.
Война.
Весна.
Дожил!
Но надолго ли?
Набор новобранцев — это приключение почище иных битв. Приходя в очередное село Михал вызывает старосту, показывает бумагу, объясняет, начинаются препирательства. Либо лебезят, либо пытаются откреститься, мол, "моя хата с краю". Михал просто красавчик, спокойно выдерживает первую стадию и приступает к последующим. Уточняет, точно ли не надо защищать именно это село? То есть, можно уже приступать к грабежам, насилию и так далее? Ну, раз они объявляют о неверности короне, раз им закон не писан, то это, значица, враги Его Величества. Подлежащие справедливому суду и так далее... Но это в мирное время. А сейчас время военное. Поэтому — по законам военного времени. То бишь, как получица, и никто не виноват. Ну, так как? Уже начинать грабить и жечь?
До последнего доходило редко. Обычно народ понимал, что не отвертеться. Война! Некоторые сами выходили и строились, некоторых приходилось отбирать. Через некоторое время Лэри и сам понял, что не всегда нужны самые сильные и здоровые. Иногда им старались спихнуть самых неуживчивых забияк, и Михал никогда не противился. А потом объяснял десятникам: