— Потом… При прогрессировании болезни высыпания локализируются, принимают… э-э-ээ… более рельефный характер, распространяются по всему телу, — продолжил он менее уверенно, — Ну и потом… Открывающиеся язвы, обильные выделения… Некроз всех затронутых тканей, так сказать… Одновременно — повреждение нервной системы и ее последующий распад. Ну и… летальный исход.
— Прекрасно! — похвалил Маан, — Практически дословно. У вас отличная память.
— Работа требует, — вяло улыбнулся Менесс.
— Все равно, вы можете собой гордиться. Если бы каждый лунит в этом городе знал на память перечень симптомов, поверьте, Санитарному Контролю пришлось бы куда легче. По крайней мере, мне не пришлось бы тратить столько времени. Между прочим, когда нашли Лунарэ, он уже был мало похож на человека. Его… костная ткань преобразовалась во что-то новое. Такие, знаете, костные наросты на теле. Вроде хитиновой брони у насекомых. У него вырос экзоскелет. Ноги соединились друг с другом, образовав что-то вроде огромного хвоста, которым он даже не мог управлять, а руки стали многосуставными и очень длинными.
— Что? — Менесс вжался спиной в стул.
— Один глаз исчез, зато другой стал размером с тарелку. Правда, он все равно был слеп, какое-то там нарушение формы хрусталика… Отвратительное зрелище. Я видел его только на фотокарточках, но этого хватило. У Лунарэ даже невозможно было найти голову. Этакий огромный кальмар, замурованный в камне. Говорят, еще вонь была страшная… Но этого уж по фотокарточкам не поймешь, конечно. Да, вот так вот. Жил человек, а потом оп! — и превратил свое имя в самое громкое название двадцать первого века. Мрачная ирония, согласитесь, особенно учитывая то, что ничего хорошего ему это не принесло. Один из жандармов, до смерти перепугавшись, поднял карабин и всадил в бедного Лунарэ несколько зарядов картечи. Несмотря на то, что в теле последнего к тому моменту было три сердца и две кровеносные системы, он скончался на месте. Наши ученые до сих пор клянут жандармерию за тот случай. Первый на Луне Гнилец — и на тебе… Застрелен, как какой-нибудь квартирный грабитель.
Маан вздохнул и покачал головой. Потом он взглянул на обмершего на своем стуле Менесса.
— Простите. Вероятно, не стоило вам этого рассказывать. Все-таки это относится к служебной информации с ограниченным доступом.
Маан насадил на вилку несколько бобов и отправил ее в рот. Жевал он сосредоточенно, точно совершая сложный и важный процесс.
— Вы шутите? — пробормотал Менесс, когда к нему вернулся голос.
— Что?
— Все это… Это такая шутка, верно?
Маан приподнял бровь.
— Вы про Лунарэ? О нет, какие уж тут шутки. Вполне достоверный случай. Если хотите знать, были куда менее приятные. Вот например четыре года назад, когда я нашел одного Гнильца в конце третьей стадии. Когда-то он был архитектором, отлично знал технические проходы жилых блоков. У меня ушло несколько недель, прежде чем я припер его к стенке. Так вот, Гниль его раздула так, что я удивился, как он умудрялся пробираться в вентиляционные лазы. Он весил килограмм четыреста, не меньше. Такой огромный бурдюк, булькающий, пульсирующий, дрожащий… У него выросло не меньше дюжины лап, которыми он упирался в стены. Как паук. Но соображал он еще хорошо, увидев меня сразу все понял и попытался сбежать. Я убил его. Так вот, потом оказалось, что он сам переваривал собственные внутренности. Какой-то там фермент, я в этом плохо разбираюсь. Но картина гадкая. Представьте, что было бы, если бы вас вывернули наизнанку, и все ваши органы, все тело, оказалось внутри собственного желудка, который медленно варил бы вас заживо… А тот бедняга не мог даже кричать, у него не было рта. Вот так, господин Менесс. Что вы об этом думаете?
Менесс вдруг почувствовал на себе его взгляд. Тяжелый, требовательный. И почувствовал, как что-то заскрежетало в легких.
— Отвратительно… — пробормотал он, через силу выжимая из себя воздух, — Но как… Господи, я не слышал ни о чем подобном!
— Служебная информация, — Маан пожал плечами, — К чему пугать людей, верно? Гниль и так заставляет бояться, узнай кто-то о ней всю правду, начнется самая настоящая паника. Одно дело, когда ваш знакомый заболевает, пусть и тяжелой болезнью, наша психика позволяет с этим смириться. И другое, когда болезнь начинает менять его тело, хаотичным, зачастую отвратительным образом. Да, господин Менесс, Гниль именно такова. Она не удовлетворяется смертью, как какая-нибудь провинциальная лихорадка или рак, она хочет кроить человеческое тело по своему подобию, порождая самые отвратительные вещи в этой Галактике. Предвосхищая ваш вопрос, скажу — нет, никто не может заранее сказать, что Гниль сотворит с телом. Она просто модифицирует человеческие органы по хаотическому принципу. Иногда она просто меняет их местами. Иногда они исчезают, а на их месте появляются новые образования, такие сложные, что наши ученые только в затылке чешут. Мне рассказывали про одного Гнильца, у которого вместо сердца, печени, желчного пузыря и кишечника был один-единственный орган. Принцип его работы понять так и не смогли, но Гнильца долго изучали в лаборатории, и вроде даже смогли в итоге разработать какое-то новое средство против гастрита. Да, Гниль — тот еще мастер загадок…
Менесс прикрыл глаза. Голова кружилась, живот распирало колючим неприятным спазмом. А Маан продолжал говорить.
— К несчастью, мозг Гнильца тоже затрагивается болезнью, причем одним из первых. Вы говорили про разрушение нервной системы… Я бы назвал это видоизменением. Гниль вносит необратимые изменения, и чем выше стадия, тем они серьезнее. Социальная реклама говорит, что Гнилец становится агрессивным, не отвечает за свои поступки, и может совершить преступление — и это чистая правда. Мозг — слишком сложная материя, кажется даже для Гнили. При ее прикосновении он умирает. Точнее не он, но его связи, все то, что делает нас людьми… Мышление и мировосприятие Гнильцов в корне отличаются от наших. Они мыслят иными категориями, отчасти это похоже на тяжелую психическую болезнь. Звучит зловеще, а? Но мне кажется, что это благо. Вероятно, несчастный сходит с ума еще до того, как понимает, во что он превращается. Впрочем, не всегда. По статистике, восемнадцать процентов Гнильцов кончают жизнь самоубийством на первой стадии, и двадцать четыре — на второй.
— А потом?
— Начиная с третьей самоубийств не бывает. Гнилец окончательно перестает быть человеком.
Менессу казалось, что его сейчас вывернет. Спазм в животе стал огромным, его пульсация болью отдавалась во всем теле.
Маан посмотрел на него с сочувствием, точно догадывался, что тот испытывает.
— Наверно, вы уже жалеете, что заговорили со мной. Да, инспектор Контроля — не самый приятный собеседник. Однако спросите себя, кому повезло больше. Для вас Гниль это лишь фрагменты в телепрограммах и плакатах, а для меня это работа и, если хотите, жизнь. Я ищу проявления Гнили и устраняю их до того, как они станут чьей-то проблемой.
— Но лечение! — эти слова вырвались из Менесса сами собой.
Маан покачал головой.
— Синдром Лунарэ не лечится, господин Менесс. Его можно лишь купировать на первоначальной, нулевой, стадии, когда его практически невозможно выявить. Если же этого не произошло, никакие дальнейшие меры не принесут пользы. Я знаю, о чем говорю. Никакие медикаменты, операции и режимы облучения не эффективны. Завладевая телом окончательно, Гниль распространяется по нему быстрее, чем огонь по сухому дереву. На первой стадии все органы уже инфицированы. Вы можете вырезать их, переливать кровь, впрыскивать лошадиные дозы антибиотиков — все это бесполезно. Да, я знаю, что говорят по теле. Своевременно обратитесь за помощью, и сохраните себе жизнь. Кажется, так?
Менесс закивал. Он боялся, что если попытается заговорить, из его горла вырвется лишь хрип. В плотном твидовом костюме ему было очень душно, но он не смел даже расстегнуть пуговицы.
— Излечение — иллюзия, социально-значимая иллюзия. Нельзя пугать население целой планеты. Надо оставлять шанс, или его тень. Вы заболели Синдромом Лунарэ? Обратитесь немедленно в Санитарный Контроль! Чем раньше вы обратитесь за помощью, тем выше ваши шансы излечиться! На счету каждая минута! — Маан вздохнул, отправив в рот последнюю порцию бобов, — Миф. Лучшее, что ждет Гнильца, когда он попадает в наши лаборатории — полгода или год жизни в качестве лабораторного препарата. Я видел этих людей, господин Менесс. Хотя каких уж людей… Их подключают к аппаратам, назначения которых я не знаю даже на сотую часть, а потом или режут на части, как белых мышей, или позволяют мутировать дальше, только не в сыром подвале, а под ослепительным светом софитов и объективами камер. Записывают на пленку, систематизируют, обобщают… Мне всегда виделось в этом что-то садистское. Пуля куда как милосерднее.