«В рекреационный парк бы сходить, — подумал опять Менесс, прикрывая глаза, — И пусть трава не настоящая… Просто посидеть. Ох, сердце мое… Устало, должно быть. Сколько лет, сколько ударов отмерило. Надо и о себе подумать, года свои вспомнить…»
Бэнт Менесс остался сидеть на своем месте.
— На второй стадии если не окружающие, то сам зараженный уже понимает, что с ним. Или догадывается. Гниль постепенно завладевает его телом, проявляясь иногда самым причудливым образом. Нет, я серьезно… У одного могут вдруг вырасти новые коренные зубы. Другой обнаружит удаленный много лет назад аппендикс. Часто эти изменения хаотичны, но обычно направлены на улучшение, своего рода модернизацию тела. Вирус штопает, обновляет свое будущее логово. Так паук может украшать паутиной стены своей норы. У некоторых меняется цвет глаз. Или гормональный фон. Или вкусовые предпочтения. У Гнили столько загадок, что нам не удалось пока отгадать и десятой доли их. Иногда из-за этого случаются казусы, кстати. Например, высыпали у кого-то веснушки на лице в тридцать лет, а за ним инспектора приходят… Забавно, — Маан отхлебнул из чашки. Менесс на мгновенье почувствовал аромат чая. Настоящего, не чайной смеси. Пахло тонко и вместе с тем нежно, чем-то незнакомым, — Мне самому довелось задерживать одного лунита, который на службу вдруг пришел без очков. Оказалось — контактные линзы.
— Забавно, — сказал Менесс, едва ворочая непослушным языком.
— Для него — нет. Он начал дергаться, и я всадил пулю ему в бедро. Кажется, он остался хромым. Но хоть не Гниль, — Маан улыбнулся, заглядывая в чашку. Видимо, увидел там свое отражение, — А самое интересное начинается на третьей стадии.
— Гниль начинает действовать?
Маан с удивлением взглянул на Менесса, видимо уже привык к его редким односложным ответам. Потом утвердительно кивнул.
— Именно. На третьей стадии ни у самого больного, ни у окружающих уже не возникает никаких сомнений. Слишком уж очевидны проявления. Гниль может начать с чего угодно. То вдруг начнет неконтролируемо разрастаться костная ткань, залатывая со всех сторон скелет, отчего человек превращается в подобие неподвижных рыцарских доспехов. То мягкие ткани примутся мутировать, превращая кожу в рыбью чешую. Гниль нельзя понять, при всей своей загадочности это всего лишь вирус. На третьей стадии у Гнильца начинаются серьезные проблемы с головой. Нервная система разрушается и по-живому перестраивается на новый, не человеческий, лад. Многие на этом этапе окончательно сходят с ума. Превращаются в безмозглые комки протоплазмы, способные лишь издавать нечленораздельные звуки. Другие сохраняют речь, но сознание их слишком затуманено чтобы они могли извлечь из этого какую-то выгоду, их терзают галлюцинации, видения, приступы ярости, страха, отчаянья… Если Гнильцы первой и второй стадии отчаянно пытаются не замечать своих отклонений, продолжают считать себя людьми и любой ценой пытаются интегрироваться в общество, боясь одиночества, но «тройки», напротив, патологически не переносят человеческое общество. Все, связанное с человеком, вызывает у них ярость либо страх. Как обезумевшие животные, они бегут вслепую, пытаясь оказаться как можно дальше от людей. На Земле это могло бы принести им пользу, я слышал, там до сих пор остались места, почти не заселенные человеком. На Луне же, где атмосфера поддерживается лишь в жилых и рабочих блоках, редко найдешь уединенное местечко. Гнильцы бегут туда, где тихо и темно — на разрушенные фабрики, в подземные коммуникации, брошенные жилые блоки, свалки… Как крысы. Самое неприятное — когда в поисках «тройки» приходится бродить по био-отстойникам и пробираться заброшенными тоннелями… Иногда за день так налазишься, что от самого начинает нести, как от Гнильца. Моя жена Кло иногда говорит мне, что лучше бы вышла замуж за Гнильца, чем за охотника за Гнильцами — тогда, по крайней мере, к этому запаху можно было бы привыкнуть… Она так шутит. Но вообще нам не часто приходится заниматься такого рода работой. У Контроля есть Карантинные отряды. Мы называем их «Кулаки». Они наши штурмовики, если можно так выразиться. Бронежилеты, автоматическое оружие, инструменты для высаживания дверей… Их вызывают в тех случаях, когда инспекторам требуется помощь, или приходится проводить поиск Гнильца на большой площади. Они врываются, выносят все двери и окна, и уходят, — Маан тихо засмеялся, — Иногда мы находим «гнездо». Это такое укромное место, где собирается сразу несколько Гнильцов. Тогда туда первыми входят Кулаки. А уж после этого Гнильцов можно брать теплыми. Тех из них, кто остался жив, конечно, Кулаки не очень-то щепетильны в таких вопросах. Зато работают эффективно.
— А четвертая стадия? — спросил Менесс негромко.
— До нее доживают единицы. За всю историю Контроля у нас было то ли шесть, то ли семь «четверок». Неприятная стадия. Можно сказать, окончательная. Когда то, что было раньше человеком, не похоже даже на отдаленное его подобие. Рано или поздно «четверки» погибают сами — измученный организм просто не способен выдержать те пытки, которыми истязает его Гниль. Порой даже погибают от голода — вне жилых блоков нечего есть за исключением мха да крыс, а Гниль порой забывает снабдить своего носителя даже ртом. Что уж говорить… Две «четверки» несколько лет жили у нас в лаборатории. На них проводили какие-то тесты. Кажется, тоже погибли.
Маан замолчал. Менесс глядел мимо него, ощущая на удивление размеренные удары собственного сердца.
— Извините, — вдруг сказал инспектор, — Кажется, я вас изрядно напугал.
— Это есть, — Менесс попытался улыбнуться. Но губы были точно деревянные.
Маан вежливо улыбнулся.
— На службе редко удается с кем-то поговорить, сами понимаете.
— Они ничего не знают… — Менесс обвел взглядом сидящих в ресторане. Их разговор не привлек к себе внимания. Просто двое строго одетых мужчин в возрасте обедают за одним столиком. На них даже не смотрели. Менесс вдруг ощутил опять иглу в шее. Отвратительное ощущение. Он вздрогнул.
— Не знают, — рассеяно подтвердил Маан, отставляя чашку, — И хорошо. Им не лгут, им просто не говорят всей правды. Все они, и каждый в отдельности, знают, что Гниль — это опасность, Гниль — это смерть. Что является самой настоящей правдой. Все остальное не принесет им счастья. Только страх.
— Это все ложь… — пробормотал Менесс.
— Вы про рекламу на теле-программах? Да, конечно. Если вы обнаружили у себя или своих родственников и знакомых признаки Синдрома Лунара, немедленно сообщите в ваш отдел Санитарного Контроля. Не дайте болезни унести еще одну жизнь! — с чувством продекламировал Маан, — Я сам это регулярно смотрю. Особенно меня раздражает та реклама со стариком… Помните?
— Что?
— Старик. Лет семидесяти. Он благодарит маленького внука за то, что тот сдал его в Контроль. Что-то вроде того, что его сила воли была сломлена, но к его счастью рядом оказались те, для кого его жизнь не безразлична… А теперь он вылечился и благодарен им. Дурацкий ролик. Контроль создает новые каждую неделю, есть специальный информационный отдел… Впрочем, какая разница.
— И верно… Какая.
Опять установилось молчание. Маан сосредоточенно вглядывался в свой чай, а Менесс считал удары сердца.
«Когда досчитаю до тридцати, встану и выйду», — подумал он. Это было легко, сердце стучало громко и не очень быстро.
На улице, напротив «Еловой ветви», затормозила машина. Потрепанный белый фургон с государственным номером. Возле ресторана таких или подобных ему останавливалось множество, но Маан почему-то встрепенулся, оторвавшись от чашки.
— Спасибо, — сказал он зачем-то, — Надеюсь, не слишком вас напугал всей этой чепухой. Люди, знаете ли, часто боятся таких вещей… Однако мне уже пора. Не сидеть же весь день за столом! Пора возвращаться к работе. Извините, если вас ненароком побеспокоил.
Сердце успело отбить шестнадцать ударов. На семнадцатом затрепетало от затаённой радости.
— К вашим услугам, — вежливо ответил Менесс, царапая сухое нёбо языком, — Всегда к вашим…