На стол выставлены пачка крупной соли, бутылка масла и коробка сахара кубиками. Вкусно запахло горелым деревом, яичницей с сыром и ветчиной, молотым кофе. Хромоногий стул удалось починить, правда, без гарантии.
Знаменитый советский пылесос работал! Макс набрал целый мешок пыли и мусора только с одной большой комнаты. Ковёр на стене решил оставить, обнаружив за ним осыпающуюся краской стену в потёках. Из найденного в меньшей комнате хлама сколотил табурет на трёх ножках. Остальные дрова вынес на помойку во дворе. По дороге пытался зацепиться взглядом с встречным жильцом — мужчиной с резиновой шиной на плече, но тот отвернулся, проходя мимо. Кстати, не хромал.
Вместо шторы нашёл отрез ткани — скользкой и блестящей, как шёлк. С занавешенным окном стало спокойнее. Часть вещей из коробок он разложил в платяной шкаф и сервант. В шкафу не хватало полки, а в серванте — стекла. Мебель рассохлась от старости, то и дело царапалась какими-то торчащими щепками и потрескавшимися краями. На серванте остались белые круги и вздулся шпон — должно быть, хозяева держали здесь горшки с цветами.
Макс поставил рядком немногочисленные книги, большую коробку от часов, где хранил всякую мелочёвку, любимую перекидную рамку с разноцветным песком. Он знал, что скоро привыкнет к этому дому, как привыкал ко всем предыдущим. С каждым прибитым гвоздём, наклеенным рулоном обоев и купленной чашкой.
Сил оставалось только на просмотр чего-нибудь незатейливого на ноутбуке перед сном.
========== Часть 2 ==========
Из офиса он вышел в девятом часу. «Люфтганза» опять бастует, клиенты психуют, а агенты переписывают билеты на другие рейсы. Ну и он, как начальник авиаотдела, сидит до ночи всех подбадривает. С этими забастовками бесконечными Макс бы поувольнял всех сотрудников авиакомпаний на хрен. Ну сколько можно? Не хочешь — не работай, иди в другое место!
Маршрутка от метро собрала все пробки. Макс, воткнув наушники, бездумно глядел на красные стоп-сигналы машин в окне. Мелкий сухой снег вился в свете фар, зелёный человечек на пешеходном светофоре сучил ножками. Очень хотелось есть и спать, а ему до конечной.
Отряхнув плечи куртки от снега он постучал ботинками друг о друга. Пока дошёл до подъезда, совсем продрог. Повернул ключ в замочной скважине. Только сейчас сообразил, что не поменял замок после въезда. Упущение.
Неожиданно громыхнула соседская дверь. Макс повернулся и машинально поздоровался. Полная миловидная блондинка хорошо за пятьдесят кивнула в ответ.
— Снимаете?
— Купил, — отчитался Макс. — Будем соседями.
Та опять кивнула. Судя по всему, она и высунулась, чтобы познакомиться.
— Быстро продали. — Она упёрлась крутым бедром в косяк, располагаясь к беседе. — Асият Георгиевну похоронили только вот, в октябре. — И равнодушно добавила: — Бедненькую.
Макс отпустил дверь, развернулся к соседке. Подумал, что, может, не надо подробностей, но не выдержал:
— Она здесь жила, эта… Асият Георгиевна?
Соседка закивала азартно.
— Да, бабулька. Старенькая была, уже за девяносто. А вам не рассказывали?
Макс замотал головой. Захотелось уйти. Обсуждать покойных бывших жиличек не хотелось точно.
— Меньше знаешь — крепче спишь, — сделал он предупредительный выстрел в воздух и повернулся к своей двери, но вдруг вспомнилось. — Кстати, о сне. Не знаете, кто над этой квартирой живёт? По ночам слышу их сильно.
Соседка нахмурилась, соображая.
— Над вашей? Да там вроде нет сейчас никого, уехали они. Может, вернулись?
Макс пожал плечами и дёрнул ручку двери, готовясь распрощаться, а соседка наконец выпалила то, ради чего и зачиналась:
— А вы почём квартиру купили, если не секрет? Мы тоже подумываем… — И выжидающе замолчала.
Макс подумал пару секунд: говорить, нет? Решил, что никакой военной тайны не выдаст.
— Три с половиной.
Та скисла:
— Ой, как дёшево. Мы хотели подороже, конечно.
Она так очевидно расстроилась, что Макс зачем-то начал оправдываться:
— Агент сказал, что цена сильно занижена. Просто срочная продажа и квартира убитая.
Соседка оживилась. Макс уже открыл дверь, когда она поспешно заговорила, будто уговаривая саму себя:
— И точно ведь. Асият Георгиевна одна жила уже лет десять, какие ей ремонты. Она и так-то еле ползала. Хромала сильно. Я как-то заходила к ней…
Она ещё что-то сказала, но Макс уже не услышал. Он замер на пороге квартиры. Из тёмного дверного зазора потянуло холодом. Он повернул голову к повеселевшей соседке.
— Хромала?..
Та озадаченно замолчала, затем неуверенно кивнула.
— Кто, Асият Георгиевна? Ну да. У неё эта… шейка бедра была прооперирована.
Макс снял ботинки и прямо в куртке прошёлся по квартире, включая свет во всех комнатах. Огляделся. Всё как будто на своих местах, ничего подозрительного. Он посмотрел на потолок, прислушался — тишина. Только сейчас обратил внимание на антресоли с оклеенными плёнкой дверцами, тянущиеся по потолку от прихожей к кухне. Наверняка забиты чужими вещами, пыльными, грязными, никому уже не нужными.
Он будто впервые разглядывал свою квартиру, переводя глаза с драных обоев на потрескавшийся плинтус трудно угадываемого от грязи цвета. И впервые физически почувствовал неприязнь к своему новому дому. Из всех щелей на него смотрели убогость и беспросветность. Его будто выталкивало отсюда. Он глубоко вдохнул, прикрыл глаза. Нельзя давать волю нервам. Больше ему жить негде, надо адаптироваться. Макс ещё раз посмотрел на потолок и направился вон из квартиры.
Он поднялся на второй этаж и подошёл к квартире над своей. Уже по запылённому резиновому коврику под дверью можно было понять, что квартира пустует, но он позвонил. Потом постучал. Никто не открыл. Макс прислонился спиной к стене, посмотрел на пожелтевший от времени плафон под потолком. От неясных мыслей подташнивало, как от кружения на карусели. И что всё это значит? Да ничего. Он может слышать соседей из квартиры наискосок. А может, кстати, с третьего. По плитам вниз звук идёт ого-го как. Особенно ночью, когда тихо. А если квартира над ним нежилая, без мебели — через неё звук усиливается, как через пустую бочку. Так что вариантов куча. Даже хромота соседа — всего лишь теория. Может, показалось со сна. Внизу загромыхала подъездная дверь. Макс оттолкнулся от стены и пошагал вниз.
***
Пельмени дёргались как поплавки в пузырящейся воде. Макс убавил огонь и снова прислушался. Собственная нервозность раздражала. Он теперь как сторожевой пёс будет уши вострить на любой шорох?
В десятый раз прокрутил новостную ленту на телефоне, не вчитываясь в заголовки. Вдруг захотелось позвонить Игорю. Хотя ему всегда хочется позвонить, без всяких «вдруг». Они с Игорем оба влюблены в Игоря. Только Игорь сам с собой счастлив, а Макс не счастлив — ни с собой, ни с Игорем. Так и бежит со своим несчастьем. Из Ульяновска в Казань, из Казани в Питер, а теперь вот — квартира в Москве. Иногда думалось, что если бы Игорь ответил ему, то эта любовь развеялась бы по ветру без остатка. Что в этой любви было от Игоря и что от всего остального? От открытия о себе, от смятения и стыда, от вранья родителям и очередной присмотренной ими «невесте»? Когда-то казалось, что Игорь всё видит и понимает, что просто выжидает момент, чтобы признаться…
Он выключил газ под кастрюлькой и начал выуживать пельмени ложкой в тарелку. Признается он, как же. Как раз к своей золотой свадьбе.
Макс протыкал пельмени вилкой, а те в отместку брызгались горячим бульоном. Мужик в ролике на ютюбе показывал, как быстро ободрать старые обои. Вот бы и его ещё не начавшийся ремонт кто-нибудь смонтировал под лёгкую музыку и прокрутил на быстрой перемотке.
Он то и дело поднимал глаза, всматриваясь в освещённый лампой коридор. Мысли переключились на рассказ соседки. Он специально не спрашивал у агента про бывших жильцов, не хотелось знать. По обстановке в квартире было и так понятно, что здесь доживал старый одинокий человек. Наследницу он не видел, все дела велись по доверенности. В договоре купли-продажи стояла подпись с плохо сочетающейся расшифровкой: «Стеценко Мина Каримовна».