Поздоровались с консьержем — в последний год они менялись непозволительно часто, поднялись до лифта. Алиса на ходу расстегивала пальто, снимала с головы платок. Подъезд отапливался, и сейчас здесь слишком жарко. Лифт подъехал сразу. Зашли, Алиса устало прислонилась к стене. Металлические стенки отражали все не хуже зеркала, но сейчас были изрядно заляпаны.
— Устала, — призналась она. — Ноги гудят. Давно так много не ходила.
Данила вдруг подошел к ней близко-близко. Алиса пораженно замерла, настороженно разглядывая паренька, а тот вдруг глубоко вздохнул, крепко обнял ее за талию — Алиса от удивления приоткрыла рот — и Данила ее поцеловал. Борода немного кололась, от него пахло древесным парфюмом и весной, и Алисе словно снова было семнадцать лет.
Сумочка глухо упала на пол, Алиса привстала на носочки, обняла парня за шею и взъерошила ладонью снова отросшие волосы. Целовался он немного неумело, что волновало еще сильнее. Лифт тихо звякнул, приехав на нужный этаж, двери открылись, и только тогда Данила прервал поцелуй. Он тяжело дышал, а сам покраснел. Алиса широко улыбнулась и с удовольствием приложила ладонь к его щеке. Этот юношеский стеснительный румянец в соседстве с бородой казался и трогательным и забавным одновременно. Почему-то стало легко и весело, словно и правда вернулась в свои семнадцать. Словно не нужно думать о всяких серьезных вещах, и уж тем более — о разнице в возрасте. Поэтому Алиса потянула Данилу к себе, целуя уже сама. Нужно же ему учиться когда-то.
***
Алиса налила себе еще водки в стопку и вилкой подцепила с тарелки кусочек колбасы салями. Они с Олесей чокнулись, одинаковыми движениями опрокинули в себя крепкий напиток и так же синхронно закусили, морщась.
— И что, — уточнила Олеся, — Ты теперь в лифте целуешься? Не старовата ли для этого, а?
Алиса затравленно посмотрела на подругу:
— Ты уже много выпила? Давай вот ты на время забудешь, сколько тебе лет, и уж тем более — сколько мне.
— Да легко, — махнула рукой Олеся. — В душе мне всегда восемнадцать.
Алиса отломила кусочек чесночной булки — свежей и пахучей — и несколько угрюмо призналась:
— Я, Олесь, влюбилась. Совсем как в семнадцать. Когда не о свадьбе думаешь, и даже не о сексе. Я, Олесь, хочу просто целоваться. И обниматься. И слушать его. Такой бред временами говорит, а я слушаю его, слушаю. С ума сошла, наверное?
— Да брось ты! — возмутилась Олеся. — Это же классно. Мало кто может себе позволить вот так влюбляться. По-настоящему, без меркантильных планов и каких-то ожиданий.
— Думаешь? — неуверенно спросила Алиса. — А я вот сомневаюсь. Мне ведь тридцать семь лет. Тридцать семь. А у меня до сих пор нет детей. А он сам — ребенок. И как быть? Сказать ему: давай-ка сначала по-быстрому займемся кое-чем важным, а потом уже будем дальше романтично влюбляться? Он-то не виноват, что у меня мало времени.
Олеся, сама врач, закатила глаза и разлила водку по стопкам:
— Ты же прекрасно знаешь, что с современной медициной возраст уже не имеет значение. И в пятьдесят рожают.
— Ну и куда мне в пятьдесят ребенок? В таком возрасте уже внуков нянчить нужно, а я детей буду? — возмутилась Алиса, поднимая стопку.
Олеся сев ровнее, торжественно произнесла:
— За детей!
Алиса кивнула и выпила вслед за подругой. В голове уже шумело. Приятно так шумело, совсем как после долгих поцелуев с Данилой. С того поцелуя в лифте все еще больше запуталось. Жуткая смесь подростковой влюбленности и взрослых отношений. Целуются в лифте, потом смотрят какой-то дурацкий супергеройский фильм в обнимку на ее диване. Вместе за покупками ходят и готовят вместе. И дома он у нее давно уже хозяин, только что ночует по-прежнему у деда. И за полторы недели их по-настоящему романтичных отношений руки с талии ни разу не убрал. То ли боится, то ли еще не знает, что можно не только обнимать.
Алиса чувствовала себя коварной соблазнительницей, но своего суженого изучила насколько позволяет одежда. Волосы у него мягкие, легко пушатся. А на щеке, справа, едва заметный тонкий шрам. Его сложно заметить, зато легко ощутить подушечками пальцев. За год он сильно возмужал. Уже не казался таким тощим, стремительно росли мышцы, он выглядел все взрослее. Плечи — широкие, совсем мужские — было очень приятно обнимать. Когда он обнимает — она словно разом попадает в место, где совершенно безопасно. Странное чувство. Последний раз Алиса чувствовала себя так в детстве, когда папа нес домой на руках.
— Я как Алла Пугачева, — вздохнула Алиса, — У меня будет неприлично молодой муж. И мужем он мне станет не скоро, потому что сама я все же ему это предложить не рискну.
Олеся улыбнулась. По-доброму так, как только она умела — словно взглядом обнимает. Навидавшись за свою карьеру немало однополых пар, Алиса все четче понимала: жаль, что у нее на руке не имя Олеси. Раньше было жаль. Сейчас уже не так. Несмотря на все сомнения и проблемы, Данила прочно укоренялся в жизни Алисы. И он, и его дед, и их дача, где Алиса могла вообще ничего не делать, и даже фильмы про супергероев начали нравиться. Ну любит мальчик Железного Человека с Бэтмэном, ну и Парацельс с ним. Как говорят медики-атеисты — Да храни тебя Гиппократ.
Он и сам был как супергерой. Русский такой, почти былинный. Без спецэффектов и лишних проблем, поэтому особенно приятный. Ну зачем нормальной, современной женщине нужен защитник человечества? Ножи в квартире наточены, дверцы в шкафу починены, а с дачи Горцовы привозят картошку, лук и морковь — вот где главные суперспособности современного мужчины. Вымирающий вид: настоящий мужик. Только что лет ему всего девятнадцать.
— Слушай, ему уже девятнадцать, — задумчиво произнесла Алиса.
— Совсем большой стал? — не выдержала, расхохоталась Олеся.
Алиса чертыхнулась, махнула на подругу рукой. Но в чем-то она права. Взрослеет мальчишка. Полтора года они знакомы уже, а будто сто лет его знает.
***
Он приглашал ее на свидания. Алиса пригрозила — чтобы никаких дорогих ресторанов. А то кто их знает, этих молодых парней, еще решит спустить всю стипендию на ненужные понты. Данила проявлял фантазию. Возил в зоопарк, на рыбалку, в театр. На представлении симфонического оркестра уснул, поганец. Но старался.
И отношения их замерли на каком-то моменте, который даже смущал Алису. Все так же обнимались на диване. Все так же целовались. И все так же Данила не переходил какие-то неназванные границы, а Алиса по-девчачьи боялась спросить, почему взрослый парень не делает никаких пошлых намеков.
В начале июня поехали на дачу без Игната Петровича. Данила ловко поливал грядки, своего часа ждало замаринованное мясо, Алиса пыталась испечь хлеб по рецепту деда Данилы. Готовила она неплохо, разве что возиться с тестом не любила. Вот только хлеб они из города купить забыли, а Игнат Петрович его и вовсе никогда не покупал: все пек сам. В холодильнике остывало Советское шампанское. Алиса слабый алкоголь не любила. На медицинском вообще быстро учатся правильно пить водку. Но Данила зачем-то купил этот извечный символ выпускных балов и планировал вечером распить под шашлык. Алиса смущалась, как девчонка: неужто после шампанского будет традиционное для подростков продолжение?
В дачном домике был добротный теплый чердак с двуспальной кроватью. Кровать старая, Горцовы ее явно чинили: две ножки у нее были чуть грубее, да и по цвету отличались. Зато не скрипит. В доме у Горцовых вообще ничего не скрипит и не ломается, даже дачные кровати.
Отличная погода выгнала их на открытую незастекленную веранду. На грубоватый деревянный стол взамен потертой клеенки постелили льняную скатерть. По чуть желтоватому полотну были вышиты огромные красные маки. Горцовы говорили — бабушка Данилы была знатной мастерицей, ее творения до сих пор не закончились. Алиса про себя размышляла, сколько бы такая скатерка стоила в магазине. Выходило неприлично много. А у них она на даче поверх грубых досок лежит.
Хлеб получился совсем как у Игната Петровича: пышный, ароматный. Только немного пресноватый, но с шашлыком должно быть незаметно. Данила готовил мясо, мангал стоял прямо около веранды, а Алиса вынесла наружу старый проигрыватель. У Горцевых было немало пластинок, попадались и современные — эти покупал уже Данила. Хранили их на даче, благо поселок охраняемый, некоторые здесь и зимой живут. Алиса с удивлением обнаружила на полке старую американскую пластинку Эллы Фицджеральд и ее колдовской голос зазвучал в сумраке.