Начальник имперского управления безопасности обергруппенфюрер Рейнгард Гейдрих, худощавый, с тонким длинным носом, похожим на клюв коршуна, надолго задержал Риге. Ему, Гейдриху, этот человек с неправдоподобно светлыми глазами и темными дурными зубами, одетый в черную форму штурмбаннфюрера СС, был малознаком, и он, удивляясь, что для выполнения такой сложной, ответственной задачи выбор Гиммлера пал на Конрада Риге, суховато изложил суть дела, напомнил, что кроме него, Риге, в Испанию отправляется агент абвера, что с ним надо быть осторожным и не открывать ему все карты.
Гейдрих неторопливо открыл тяжелый стальной сейф, вынул тонкую папку и положил на стол, поставленный отдельно, у окна.
— Садитесь сюда, Риге, — сказал он. — В этой папке список нашей резидентуры и секретных агентов имперского управления безопасности, которые действуют в Испании, Португалии и Марокко. Внимательно всмотритесь в список и запомните все имена. Переписывать ничего нельзя. Все должно остаться в памяти. В распоряжении у вас тридцать минут. После этого я проверю вашу память.
Наступило молчание. Конрад Риге склонился над списком. В нем были перечислены фамилии генералов старой испанской армии, адвокатов, чиновников, монахов, журналистов, торговцев, некоторых довольно известных функционеров ПОУМ и анархистской партии, офицеров республиканской армии. «Это неплохо, — с удовлетворением подумал Риге, — там можно поработать по-настоящему».
Ровно через тридцать минут он положил папку на стол Гейдриха и без запинки перечислил все фамилии резидентов и секретных агентов, их должности и даже домашние адреса.
— Хорошо, — сказал Гейдрих. — Пароход «Фридрих Великий» отправится из Ростока к берегам Испании через десять дней. Это время в вашем распоряжении, Риге. Вашу должность займет гауптштурмфюрер Виддман. Временно, конечно. Сейчас зайдите в комнату номер девятнадцать, получите документы и деньги. Как вам уже сказал рейхсфюрер Гиммлер, связь будете держать со мной. Желаю успеха. Хайль!
Конрад Риге четко вскинул руку, поклонился Гейдриху и вышел из кабинета. Предстоящей поездкой в Испанию и той сложной, опасной работой, которую ему предстояло там выполнить, он был доволен. Конрад Риге ничем не был связан. Его отец, довольно состоятельный мюнхенский коммерсант, поставлявший медикаменты в страны Ближнего Востока, умер два года тому назад. Давно умершей матери Конрад почти не помнил. Вопреки завещанию отца, фирму по фармацевтике он продал без сожаления, а деньги прокутил с приятелями-эсэсовцами. С национал-социалистами Риге был связан с 1920 года, участвовал в мюнхенском путче, уже в первый день их основания вступил в отряды СС. Гитлер, Геринг, Гесс, Розенберг знали Конрада Риге еще со времен Мюнхена, но почему-то придерживали его и хода не давали. Вначале это обижало Риге. Он считал себя фанатическим приверженцем Гитлера. Несмотря на свои тридцать шесть лет, не обзаводился семьей, полагая, что семья обременит его и будет мешать служению великой идее фюрера и Германии.
По натуре Конрад Риге был человеком безжалостным, твердым, а служба в гестапо — допросы арестованных, истошные их крики и стоны, пытки и кровь — еще больше ожесточила Риге. С нескрываемым цинизмом он стал относиться к человеческой жизни, в том числе и к своей. «Жизнь — дерьмо, — с нехорошей усмешкой говорил он друзьям, — она ничего не стоит. Назначение людей одно: удобрять собою почву для таких же, как они, дураков…»
Вызов к Гиммлеру и его приказ ехать в Испанию обрадовали Конрада Риге. Он понял это как должную оценку его возможностей, заслуг.
Оформив все, что было нужно, в имперском управлении безопасности, быстро купив дорогой штатский костюм, несколько сорочек, плащ и кепи, Конрад Риге вернулся в свою холостяцкую квартиру на Кёпеникерштрассе, поужинал и долго сидел в глубокой задумчивости. «А что будет, если меня в этой самой Испании пристукнут? — мелькнула у него неожиданная мысль. — Ведь там идет война. Конечно, мне не обязательно лезть под пули и глупо рисковать. Но на войне как на войне. Задание у меня секретное, а если я отправлюсь к праотцам, то, выходит, об этой невозместимой для человечества потере никто не узнает».
Так, иронизируя над собой, он все же пришел к выводу, что в течение отпущенного ему времени до отплытия парохода он должен съездить в Мюнхен и хоть немного побыть с единственным оставшимся в живых родственником, двоюродным братом Юргеном Раухом. Вместе с престарелым отцом и глухонемой сестрой Христиной Юрген Раух в 1920 году уехал из России, где у них было небольшое имение. Раухи поселились в Мюнхене, там Юрген женился на Ингеборг фон Курбах, окончил военное училище и по службе, благодаря протекции влиятельного тестя, подвигался довольно быстро: в минувшем 1935 году получил звание подполковника, командовал разведывательным батальоном горнострелковой дивизии.
С первых дней приезда семьи Рауха в Германию Конрад стал помогать медлительному, застенчивому «русскому кузену», как он, посмеиваясь, называл Юргена. Он уговорил двоюродного брата вступить в национал-социалистскую партию, с готовностью уступил ему на время свою любовницу, познакомил и почти насильно женил на Ингеборг фон Курбах.
«Кто-кто, а Юрген должен знать о моей поездке в Испанию, — подумал Конрад, — ему можно довериться вполне, он умеет держать язык за зубами. Да и мне будет скучновато без этого меланхоличного увальня».
Ночным поездом Конрад Риге выехал из Берлина в Мюнхен.
Супруги Раух встретили его радушно. После обильного завтрака Конрад с недоумением спросил:
— А почему отсутствует моя драгоценная кузина? Уж не вышла ли она замуж?
Юрген смущенно посмотрел на жену.
— Видишь ли, в последние месяцы Христина чувствовала себя все хуже и хуже. Мы с Ингеборг вынуждены были обратиться к известным врачам, а те поместили ее в психиатрическую больницу.
— В общем, сплавили мою ненаглядную кузину, — усмехнулся Конрад. — Ну что ж. У каждого своя судьба.
— Пусть судьба Христины тебя не волнует, — сказала Ингеборг. — Как только ей станет лучше, мы возьмем ее к себе. Она нам не мешает. А сейчас я предлагаю побродить по старому городу, ведь ты давно не был в Мюнхене…
Они вышли втроем, погуляли по парку, осмотрели старинную Петерскирхе, часа полтора посидели в баре, наслаждаясь прохладным пивом. Пенистое пиво подавалось в огромных кружках из толстого стекла. Кружки были испещрены изречениями, восхваляющими пьяниц и чревоугодников.
— Мюнхенское пиво — это, пожалуй, единственное, с чем мне жаль расставаться, — сказал Конрад и тотчас же поправился: — Разумеется, по вас, дорогие друзья, я буду скучать больше, чем по пиву.