— А ты не грозись! — неуверенно пробормотал капитан.
— Сидор Петрович, — прохрипел рулевой, — видите, до чего упорный дед! Давайте скинем его на берег. С Гоном нет смысла связываться.
— Ну, шут с тобой! — сказал капитан старику. — Становись с лоцманом, показывай. Только смотри, не побей пароход.
— Господи! — радостно воскликнул старик. — Да я Днепро знаю, как свою клуню.
Старик стал к штурвалу и начал командовать.
— На правую руку забирай! Круче! А то занесет в черторой. Так! Еще круче!
Ветки лозняка начали сильно хлестать по бортам. Пароход ткнулся в дно и остановился. Свистел пар. Внизу на крытой палубе зашумели разбуженные толчком пассажиры.
Матрос посветил с носа фонарем. Пароход стоял в затопленных зарослях. До берега было шагов тридцать. Черная вода шумно бежала среди кустов.
— Ну, — сказал капитан, — вылезай! Приехали!
— Да куда ж я слезу? — удивленно спросил старик. — Тут мне будет с головой. Я же могу утопиться.
— А мне что! Сам напросился. Ну, — крикнул капитан, — вытряхайся, а то прикажу матросам скинуть тебя в воду.
— Интересное дело! — пробормотал старик и поплел на нос парохода. Он перекрестился, перелез через борт и прыгнул в воду. Вода была ему по плечи. Чертыхаясь, старик начал шумно выбираться на берег.
Пароход медленно сработал назад и вышел из зарослей.
— Ну что, живой? — крикнул капитан.
— Все одно, не миновать тебе здоровкаться с Андреем Гоном, — ответил с берега сердитый старик.
Пароход отошел.
В то лето, в 1910 году, по Черниговской губернии и по всему Полесью бродили неуловимые разбойничьи шайки. Они налетали на фольварки, на поместья, грабили почту, нападали на поезда. Самым смелым и быстрым из всех атаманов был Андрей Гон. Отряды драгун и стражников окружали его в глухих лесах, загоняли в непроходимые полесские топи, но Андрей Гон всегда вырывался на волю, и зарева пожаров снова шли следом за ним в темные ночи. Вокруг Андрея Гона уже плела свою сеть легенда. Говорили, что Гон — защитник бедняков, всех обездоленных и сирых, что нападает он только на помещиков, что сам он — не то сельский кузнец, не то бывший черниговский гимназист. Его имя стало символом народного мщения.
И вот сейчас я ехал на летние каникулы как раз в те места, где хозяйничал Андрей Гон. Я перешел в восьмой класс киевской гимназии. Мне предстояло провести в Киеве томительное и душное лето. Но родные моего умершего гимназического товарища Севрюка предложили мне приехать погостить в их маленькую и небогатую усадьбу Иолчу в Полесье. Я согласился.
На второй день к вечеру пароход подвалил к низкому полесскому берегу Днепра. Столбы комаров зудели в вышине. Багровое солнце опускалось в беловатый пар над рекой. Из зарослей ольхи тянуло холодком. Горел костер. Около костра стояли верховые лошади.
На берегу меня ждали Севрюки: высокий человек с бородкой, в сапогах, в чесучевом пиджаке — хозяин усадьбы, очень моложавая невысокая женщина его жена и студент — ее брат. Меня усадили на телегу, а Севрюки вскочили на верховых лошадей и помчались вперед размашистой рысью. Они быстро скрылись, и я остался один с молчаливым возницей. Я спрыгнул с телеги и пошел рядом по песчаной дороге.
Трава по обочинам дороги стояла в темной болотной воде. В этой воде тлел, не потухая, слабый закат. Равномерно посвистывая тяжелыми крыльями, пролетали над головой дикие утки. Из кустов серыми космами, свиваясь и припадая к земле, выползал туман.
Потом сразу закричали сотни лягушек, и телега загрохотала по бревенчатой гати. Показалась усадьба, окруженная частоколом, а за ним — деревянный дом с верандами и пристройками. За домом сплошной и ровной полосой чернел лес.