Проверка началась со дна. Казалось, Хочипиль целую вечность стояла на своём уровне, чувствуя, как усиливающийся перестук отдается в груди, в хромой ноге, разрывая на части, медленно перетирая кости в пыль, превращая мышцы в кашу.
Уголком глаз она заметила приближение процессии: иерарх в своих одеяниях, таких белых, что больно смотреть, за ним подобострастно следуют губернатор и начальство в бледно-бирюзовом.
Он останавливался возле каждого рабочего, задавал несколько вопросов, некоторое время смотрел и двигался дальше. До Хочипиль оставалось девять человек, восемь...
Если он не поймет, что она натворила, он никудышный иерарх. Но она ничего не может поделать, кроме как стоять прямо и вопреки всему надеяться, что он не поймет, что пройдет дальше не задержавшись.
И вот иерарх стоит перед ней − кожа блестит в тусклом свете, взгляд цвета ярь-медянки буравит её глаза. Из-за грохота рельсов в поле зрения всё дрожит и расплывается.
− Как тебя зовут? − спросил он.
− Хочипиль, − ответила она. − Рабочий 18861 Колодца Миктлана.
Он молчит, глядя на неё так, будто его что-то озаботило. Пожалуйста, пожалуйста...
− Дочь Уэхоканаутли и Камауак, − наконец сказал иерарх.
− Да.
− Ты знаешь, зачем я приехал?
У него были большие, сияюще-зелёные глаза: многослойная патина на фоне совершенного металла кожи, − большие, участливые. Так легко рассказать ему всё, передать себя его милосердию, пока он не открыл правду...
− Нет, − прошептала она. − Нет.
Иерарх не отводил взгляда, оценивая её.
− Это действительно правда, Хочипиль?
Он по-особому произнёс её имя − протяжно, как любовник, как мать, с заботой о ней, о её общности с машиной и обо всём, что она для неё значила.
Нет. Не правда. Конечно, нет. Хочипиль просто должна признать...
Раздери его машина, она не собиралась так легко сдаваться.
− Да, − сказала она, слова вырвались чуть ли не раньше, чем она подумала о них. − Каждое слово правда, клянусь моим желанием служить, моей связью с божественной машиной, ныне и во веки веков.
Иерарх погладил её по голове. Его прикосновение оставило покалывание, более легкое по сравнению с тем, что вызывал перестук рельсов.
− Я вижу, − ответил он. − Спасибо, Хочипиль.
Он ушёл, и с груди Хочипиль словно сняли тугие медные оковы. Она стояла, дыша в такт рельсам, и в ней нарастало волнение − она знала, что пока что победила.