— Под такую закуску грех не выпить, — Михаил Павлович достал из-под столика початую бутылку водки. — Жаль, картошки отварной не нашел, — посетовал он. — Ну, ничего, и так с лучком сойдет, — успокоил он сам себя. Лакомясь мясистой жирной рыбой, Суровцев неожиданно вспомнил чахлый березняк и последние пятницы каждого месяца: — Кутай как-то тоже рыбу привозил… Тебя еще в бригаде не было. Так разве можно сравнить с этой? — взял он со столика очередной кусок. — И близко ничего похожего нет! Одни кости были… А тогда она нам лакомством показалась. — С хрустом откусив зеленого лука, он неожиданно переменил тему: — Я вот давно хочу спросить у тебя, Сергей Григорьевич… только ты не обижайся, — предупреждающе попросил он.
— Спрашивай, — равнодушно отозвался Сырцов.
— Парень ты молодой, — издалека начал Михаил Павлович. — Почти на двадцать лет моложе меня… Так?
— Наверное, — слегка пожал плечами Сырцов. — Мне двадцать восемь.
— А мне под пятьдесят! Ну и… дело прошлое, конечно, но мне интересно: почему ты ни разу к якуткам в загородку не сходил? Брезговал?
Сергей Григорьевич, прежде чем ответить, откинулся к стенке купе и внимательно оглядел изборожденное ранними морщинами лицо своего напарника, короткую, темную прическу и спокойные, карие глаза под широкими бровями. Ответить нужно было коротко и без фальши, но так, чтобы Суровцев понял мотивы его поведения и вместе с тем не обиделся, расценив ответ, как попытку Сырцова поставить себя задним числом на несколько ступенек выше в моральном отношении.
— Вот ты в Москве говорил, что в детстве мечтал батюшкой стать… — осторожно начал Сырцов.
— Мечтал, — подтвердил собеседник. — Но не вышло.
— А я вот все время садоводом мечтал стать, — продолжил Сергей Григорьевич. — Может, потому, что возле нашего дома ни одного дерева не росло. Голые многоэтажки вокруг… Это потом уже кое-что посадили… Помню, в Ботанический сад как пойду, так меня оттуда сторожа вытаскивали. Ну и… воспитывался я без отца, а это тоже сказалось. Мать у меня очень ранимая женщина была. На пианино в свободное время играла… Только редко у нее свободное время выпадало. Так что не мог я, Павлович, на людях этим заниматься. Откровенно говоря: не вышло бы у меня.
— Понятно… — задумчиво ответил Суровцев и, выпив еще немного водки, стал приводить в порядок столик.
После этого разговора Михаил Павлович надолго замолк и безучастным взглядом смотрел в окно на проплывающие мимо бескрайние поля, покрытые зеленым ковром посевов. Изредка выходил в тамбур покурить, а вернувшись, вновь застывал у столика, углубившись то ли в свои воспоминания, то ли обдумывая, как ему жить дальше. И только уже когда приближались к Краснодару, задал Сырцову неожиданный вопрос:
— Если ты так воспитан, Сергей Григорьевич, почему же согласился работать с капитаном Зимниковым?
— Ну-у, Павлович, это детский вопрос, — улыбнулся Сырцов. — По той же причине, что и ты…
— А все же? — не унимался собеседник.
— Работать на воле все равно где-то нужно было, — начал рассуждать Сырцов. — А кому я после зоны нужен? А тут неплохие деньги обещают, и вроде бы все законно… Если уж совсем откровенно: не хотелось в тех мерзлых болотах умирать. А отказался бы… Руки у Зимникова, видимо, длинные: и здесь достать сумеет.
— Молодец! — одобрил такую откровенность Суровцев. — А я думал, что ты юлить будешь, — признался он. — Ну раз мы этот разговор начали, ответь мне еще на один вопрос.
— Давай, — охотно согласился Сырцов.
— Ты говорил, что без отца воспитывался… — начал Суровцев.
— В основном — да, — вставил Сергей Григорьевич.
— …с детства красоту любил, — напомнил Михаил Павлович.
— А кто ее не любит? Я заметил, как ты в окно на цветущие сады смотрел, — сказал Сырцов.
— Не перебивай! — попросил собеседник. — Я вот к чему веду: если ты так воспитан, как же у тебя рука поднимется человека убить при случае? Или ты пистолет просто так взял, для вида, лишь бы с капитаном не спорить?