БУК: Вначале я писал о них непосредственно, теперь я, скажем так, раскачиваю лодку. Иными словами, теперь я пишу скорее о чувствах, а не про «сделал это, сделал то». Теперь я больше пишу о том, каково мне.
БР: Какие поэты повлияли на вас вообще, в жизни — как-то зажгли вас?
БУК: Робинсон Джефферс…
БР: Некоторые обвиняют его в том, что слишком суров, слишком аскетичен, в каком-то смысле чересчур сам по себе, знаете, а не «с ними», однако же, господи, я понял — по той поэзии, что в последнее время читал, — какой он просто-напросто чудесный.
БУК: Сила. У него она просто была — есть — ну, он же умер. Как тут сказать? Есть? Была?
БР: Он, конечно, был не то чтобы пламенный публицист, то есть таким — сам по себе — он не был, это скорее некая темная историческая фигура, судя по тем стихам, которые я читал, — но ощущение… если, даже бродя по берегу, вы что-то понимаете в океане… по одному ощущению — он понимал.
БУК: Все его фигуры в конце концов как бы разбиваются о пейзаж. Всегда зачаровывает — они же очень четко осознавали жизнь. Были существами из плоти и крови и обычно в конце концов, понятно, плохо заканчивали. У него лучше получались длинные повествовательные поэмы. Когда писал короткие, несколько проповедовал. Он на меня очень повлиял своими простыми строками — своими простыми длинными строками. Язык у него был точен, понимаете, не «красивенький язык» — он просто высказывался. Именно так и я стараюсь: попроще, без… чем проще, тем лучше. Поэтичность. Перебор поэтичности про звезды и луну, когда она не к месту, — это просто дурная околесица.
БР: В последнее время у меня довольно много материала собирается. Кое-что нравится. Это, как я называю — если верно помню Дилана Томаса, — некая игра слов. Вроде «пони взнуздывают ночь». Так и чувствуешь слова.
БУК: Томас был одним из немногих, кому сходила с рук, как я ее называю, ультрапоэтичность. Очень редкое существо может стать Томасом. Он же просто брал все, что хотел. И ему сходило с рук. Он был поэтичен, но это ему сходило с рук — вы же понимаете, о чем я.
БР: Мне попадается много «лысых, плачущих окон» и тому подобного, это как бы мило и развлекает. Эта фраза мне просто в голову пришла.
БУК: У меня тоже есть журнал — «Лаф литерари», — и мне попадается порядочная дрянь.
ДЖО: А французские и/или немецкие поэты на вас как-то влияли?
БУК: Вильон — его можно считать французом? Так его фамилия произносится?
ДЖО: Вийон?
БУК: Который вор.
ДЖО: Ах да.
БУК: Его изгнали из Парижа.
ДЖО: Да, в Средние века.
БУК: Вот только он, наверное. Знаете, не умею произносить эти фамилии, у меня же нет формального…
ДЖО: Бодлер, Рембо?
БУК: И тот и другой мне без разницы.
ДЖО: А современные, вроде… Кокто, например?