— Черт с ними! — махнула она рукой. — Жива буду, куплю…
— Купишь, — согласилась Мария Ивановна. — Чем добрым, заграничными шмотками наш магазин снабжают. Главное — здоровье.
— А денег мы тебе сейчас дадим взаймы, сколь надо, — добавила Анастасия Филипповна. — Есть деньги-то у нас. Чего в магазине купить, говори?
Мария, напрягшись, представила, что могло бы ей сейчас полезть в горло. Анастасия Филипповна ушла в магазин, Мария Ивановна вернулась на кухню растапливать плиту. Слышно было, как она колола щепу для растопки, грохала ведром с углем. Жилички возвращались с работы, обсуждали происшествие. Марию не тревожили.
Потом женщины разбудили ее ужинать. Она поднялась, плохо соображая, что происходит, правда, ей все равно надо было подняться, чтобы посетить зелененький домик. Вернувшись, она вошла в кухню, в тепло. Но ей хотелось пущего тепла, отворив дверцу плиты, она села напротив, на пол, чтобы ее обдавало жаром.
В кухню влетела Женька.
— Не брала я твоих денег и шмутье! — сказала она Марии не обиженно, а так, словно понимала, что на нее можно подумать. — Выпить или к мужику подвалиться — это я могу, врать не стану. Но чужого в жисть не брала, такой манеры не имею!
Круглое лицо ее было грубо-загорелым от постоянной работы на воздухе, кожа сухая, в морщинках. Говорила она как-то невнятно, потому казалась не совсем нормальной.
— Не брала, и кончили разговор! — потеснила ее к выходу из кухни Анастасия Филипповна. — А спросить у тебя мы должны были, у всех спрашиваем.
Мария поела и легла снова спать. У ней дрожали от слабости ноги. Поздно вечером Мария Ивановна растолкала ее и велела выпить кружку горячего сладкого чаю, там намешана была сухая малина и не то спирт, не то водка. Мария старательно выпила, понимая, что о ней заботятся и люди ждут, чтобы она оценила. Улыбнувшись и поблагодарив столь же старательно, она снова заснула.
Проснулась среди ночи мокрой от пота. Но в комнатке было тепло, Мария достала сухую рубашку и переоделась. Надо было выйти, она надела пальто прямо на рубашку, сунула босые ноги в сапоги.
Морозило, светила полная луна, сверкал иней на взявшихся коркой буграх грязи. Черно, точно полыньи в реке, мерцали в домах окна. Неподалеку слышался женский и мужской смешок, разговор, быстрые звонкие шаги. Высокое черное небо было засыпано звездами. Мария вздохнула неглубоко — глубоко было больно — и побежала по мосткам дальше.
Вернувшись, она, скинув сапоги, пошла скорее лечь. Возле шкафа, освещенная лунным светом, стояла малолетка и стягивала через голову кружевную рубашку. На ногах у нее были те самые туфли.
Мария оторопело остановилась, глядя на полноплечую мягкую спину, на это желтовато-белое тело, решившее, что оно достаточно хорошо для ее береженой рубашки. Туфли были узки и длинны Нинкиной широкой ступне.
— Прекрасно! — сказала Мария, вдруг озлившись: от наглых этих шмакодявок, видно, нигде нет спасения! — Мне за милицией самой пойти или ты добровольно со мной отправишься? Недалеко, два дома всего.
Нина обернулась, замерла на мгновение, потом бросила рубашку на стул и словно ни в чем не бывало принялась стаскивать туфли.
— Мне-то что? — буркнула она. — Надо вам, так ступайте!
— Где деньги? — Мария взяла рубашку, от которой воняло тяжким потом. — Тайга, думаешь, воровать можно? Я, детка, в свое время прошла огонь, воду и медные трубы. Так что запомни: со мной лучше не связываться.
— А чего я у вас украла? — Нина надела собственную шелковую несвежую комбинацию и юркнула под одеяло.
Щелкнул выключатель — это вошла Лина. Зевая и не попадая в рукава нейлонового халатика, подошла к Марии.
— Нашлась пропажа? — она взяла рубашку, тут же брезгливо бросила на стул. — Господи, хоть бы помылась, прежде чем дорогое белье надевать. А ведь я так на нее и думала, больше некому взять. Где деньги дела?
Встала Мария Ивановна, подняла с полу туфли, покачала головой, аккуратно поставила на стул, рядом с рубашкой.