- А разве налоговая служба хоть когда-то чего-то сделала для музыки чтобы сдирать с меня половину роялти от моих книг? – спросил я в ответ.
Моя жена, мисс Роуз, будучи образованной женщиной, стала перечитывать некоторые книги и беседовать со мной о них, главным образом, на сон грядущий. Мы рассмотрели с ней довольно много книг Бальзака, в частности: Отец Горио (о том, как дочери могут поступить с отцом), Кузен Понс (о том, как друзья пожилого, но наивного мужчины, прибрали к рукам его собрание предметов искусства, сведя его тем самым в могилу) ... В обоих случаях все эти мошенники являются близкими людьми своих жертв, но поступают с ними без всякой жалости. Затем она поведала мне историю разорения доверчивого парфюмера, бедняги Цезаря Биротто. Кроме того она прочла мне выдержки из Маркса по поводу того, как капитализм разрушает родственные связи. При этом мне как-то даже в голову не пришло, что подобные пакости могут постигнуть и того, кто прочитал о них. Ведь читал же я о венерических заболеваниях и ни разу не подцепил какого-то из них. Да и потом, принимать меры предосторожности было уже слишком поздно.
Во время моей последней поездки в Техас, после того, как мы посетили необъятные чадящие просторы нашей авторазборки и уже возвращались на виллу, Филип сообщил мне, что его жена увлеклась разведением собак породы питбультерьер. Вы, наверное, читали об этих тварях, которые повергли в ужас американских любителей животных. Это самая страшная из собак. Это смесь терьера с английский бульдогом – гладкошёрстные, широкогрудые, необычайно мускулистые, они набрасываются на всех чужих, как взрослых, так и детей, причём без всякого предупреждения, поскольку они не лают. Цель их атаки всегда только убийство и коль уж они начали рвать вас, то отозвать их невозможно. Для полицейских, если они успеют приехать вовремя, нет иного способа спасти жертву кроме как застрелить собаку. Во время собачьих боёв эти собаки бьются и сдыхают не издав ни единого звука. Азартные фанаты делают миллионные ставки на результаты таких боёв (которые запрещены законом, но тем не менее проводятся). Всевозможные общественные организации по защите животных и гражданских свобод людей не совсем понимают, как защищать этих животных-убийц или законные права их хозяев. Есть даже одна вашингтонская группа лоббистов, требующая вообще ликвидации этой породы, ну а пока что энтузиасты продолжают всевозможные эксперименты для создания ужаснейшей в мире собаки. Филип неимоверно гордился своей женой. – Трэйси просто чудо, скажи? В этих пёсиков вбуханы сумасшедшие деньжищи. Да, проторить новую тропу ей можно доверить смело. Народ со всей страны так и валит чтобы купить у неё щенят. Он отвёл меня в питомник, чтобы показать своих питбулей. Когда мы проходили мимо их вольеров, они упирались лапами в проволочную сетку и скалили на нас зубы. Кайфа от экскурсии в питомник я не ощутил – если честно, у меня самого зубы начали постукивать. Да и Филипу явно было не по себе. Он был собственником этих собак, они были его активами, но своим хозяином они его не признавали. Трэйси, появившись среди собак, молча кивнула мне. Кроме неё они позволяли входить к ним ещё только негров-работников, приносящих им мясо. – Но боготворят они лишь Трэйси, – пояснил Филип. Видимо, я так струхнул, что на ум ни шло ничего иронического или саркастического. Я даже был не в состоянии напустить на себя беззаботный вид, чтобы явиться домой к Герде, поднятием духа которой я был озабочен в тот печальный период её жизни.
Однако будучи наделён прирожденной склонностью к рефлексии, я пытался спроецировать разведение этих ужасных собак на общую атмосферу в стране. Анализ деталей этого инцидента добавляет некоторые любопытные штрихи к духовному портрету Америки. Не так давно некая дама написала в газету Бостон-Глоуб о том, каким недальновидным промахом Отцов-основателей было, зная, что из себя представляют люди, не предусмотреть социальное обеспечение кошек и собак. По её словам, Отцы-основатели слишком недооценивали порочность людского племени, а им следовало бы в "Билле о правах" проявить заботу о безопасности этих невинных существ, не по своей воле пребывающих в полной зависимости от нас. В голову мне сначала пришла рефлексия о том, что начался процесс распространения эгалитаризма на кошек и собак. Однако это ведь не общепринятый эгалитаризм, это смешение разных зоологических видов, где размывается граница между человеком и другими животными. Никогда супруги или родители не будут столь наивно-прямодушны с вами, как собака.
Я припоминаю, кажется, в тридцатых годах (а, может, я прочел это позже в мемуарах Лайонела Эйбла?), как шокирован был французский сюрреалист Андре Бретон во время его визита к Леону Троцкому. Во время их дискуссии о мировой революции к ним подошла собака Троцкого, чтобы её погладили и он заявил: "Это мой единственный настоящий друг." Как??? Друг этого марксистского идеолога, героя Октябрьской революции и основателя Красной армии – собака? Бретон мог публично поддержать символические сюрреалистические акции, типа хаотичной стрельбы по уличной толпе, но даже мысль о том, чтобы подобно какому-то буржуа сентиментальничать с собакой, ввергала его в шок – в отличие от современных психоаналитиков, пациенты которых на вопрос, кого они любят больше всех, всё чаще отвечают: "Мою собаку". В этих условиях появляется реальная возможность того, что хозяином Белого дома может стать собака – не питбуль, конечно, а добродушный золотистый ретривер, ветврач которого займёт должность Госсекретаря.
Грузить Герду последними умозаключениями я не рискнул. Также, боясь встревожить её, я решил не рассказывать ей о том, что у Филипа тоже проблемы со здоровьем и что он обращался к доктору. Трэйси приказала ему выполнить целую программу физкультурной терапии. По утрам он отправлялся в примыкающую к их спальне комнатку, где располагались новейшие спортивные тренажеры. Облачась в длиннющие шелковые боксерские трусы (думаю, их лейтмотивом служил коктейль сауэр, поскольку они были декорированы похожими на колёса апельсиновыми дольками), он висел, уцепившись пухлыми руками за отполированную до блеска штангу турника, бегал на оснащённой одометром беговой дорожке и тягал гири. Когда он упражнялся на велотренажере апельсиновые дольки-колёса на его трусах создавали иллюзию дорожной езды, хотя никакого движения не было. Все выкрутасы в которых ему пришлось участвовать в качестве толстосума, как и сам этот его мнимый статус, явно не шли ему на пользу. Его отпрыски, достигшие подросткового возраста, были не менее вульгарны и невежественны, чем типичные "рэднэки". Друидический бородатый мох сотрясался синхронно ритму рок-музыки. Собаки, взращённые для зверств, ждали удобного случая. Судя по всему, мой брат был лишь дворецким для его жены и детей. И при всём при этом ему ещё хотелось, чтобы я наблюдал за его тренировками и восхищался его физической формой. Во время отжиманий его отвисающие сиськи касались пола раньше подбородка, но его серьёзное лицо не допускало никаких шутливых замечаний, готовых сорваться с моего языка. Ведь он позвал меня сюда удостовериться в том, что под слоем жира у него имеется ядро первородной мощи, твердое сердце – в торсе, толстые жилы – в шее и жгуты мышц – по всей спине. "Мне это не под силу," сказал я ему и я не соврал, мисс Роуз. Ведь моя задница похожа на рюкзак ускользнувший от своих лямок. Я воздержался от каких-то замечаний по той причине, что являлся учредителем общества с неограниченной ответственностью, вложившего $600,000 в разборку автохлама.
В паре миль за этим частным парком начиналась территория кранов и пресс-компакторов на сотни акров наполненная скрежетом металла и клубами пыли. К этому моменту я уже осознал, что реальным правлением этого предприятия была жена брата, невысокая пухлая блондинка с мужицкой самонадеянностью, твёрдая как метеорит и, в некотором роде, такая же шизанутая ... Хотя, что я несу? Ведь шизанутый я, а она необычайно рассудительна. Большинству же мудрых мыслей, посетивших меня в период супружеской жизни, я был обязан нежности и заботливости моей Герды. Во время этого последнего моего визита к брату Филипу, когда я попытался вызвать его на разговор о нашей матери, то выяснилось, что она для него не представляет практически никакого интереса. Всякие там родственные узы – это не к нему. Всё, чем он располагал, предназначалось для его нынешней семьи, для прежней – шиш. Оказалось, что он не помнил ни город Хэммонд, штат Индиана, ни Индепенденс-Бульвар, где мы жили. "Ты был единственный, кто когда-либо был мне небезразличен," – признался он. Он знал о том, что у нас были две ныне покойные сестры, однако воскресить в памяти их имена не смог. Без особых усилий он оставил Андре Бретона далеко позади и без шансов на реванш. Как выясняется, сюрреализм был не абстрактной теорией, а предвосхищением грядущей реальности. – Каково было настоящее имя Чинк? – спросил он. [Чинк – Chink – букв. щель – обыкновенно прозвище китайцев]
Я усмехнулся. – Как, ты забыл, что её имя было Хелен? Нет, ты меня разводишь. Скажи ещё, что ты и её мужа забыл. Крамма помнишь? Он купил тебе твои первые длинные штаны. А Сабина? Она устроила тебя на работу в шаражке на Чикаго-Луп.
- Все эти люди стёрты из моей памяти, – ответил он. – К чему мне хранить эти замшелые воспоминания? Если мне вдруг понадобятся какие-то подробности, я попрошу тебя их мне напомнить. По-моему, у тебя просто мания какая-то к воспоминаниям – какой от них толк?
С возрастом, мисс Роуз, встречаясь с подобными взглядами и мнениями, я взял за правило не оспаривать их, а просто, принимать их к сведению. Да, я рассчитывал на память Филипа – питал надежды, что он не забыл о том, что мы братья. Я надеялся, что, вложив свои деньги в надежный бизнес по авторазборке, смогу жить на прибыль от него – буду лето проводить на Корсике, откуда к открытию музыкального сезона удобно добираться в Лондон. До того, как арабы подняли цены на лондонскую недвижимость до небывалого уровня, мы с Гердой строили планы на покупку квартиры в Кенсингтоне. Но сколько мы ни ждали, а ни единой выплаты дивидендов от нашей фирмы не дождались.
– Наш бизнес идет как по маслу, – говорил мне Филип. – К будущему году я смогу пролонгировать ипотеку, после чего мы с тобой по-братски раздербаним мильончик с хвостиком. Ну а пока что тебе придётся утешиться нулевой ставкой налогообложения твоих инвестиций.
Я перевёл разговор на тему нашей сестры Чинк, считая что единственным моим шансом добиться своего было задеть его струну родственных чувств, остатки которых не зачахли ещё в этой атмосфере, где царствует наэлектризованный рок-музыкой бородатый мох (плюс питбули на заднем дворе, беззвучно утопающие в агонии своих кровожадных инстинктов). Я напомнил ему те времена, когда мы на Индепенденс-Бульваре слушали совсем другую музыку. Чинк играла на пианино "У Джимми был пятицентовик", а все мы остальные подпевали или, точнее, горланили хором. Помнил ли Филип Крамма, шофера грузовика по доставке лимонада (это он, будучи неравнодушным к Хелен, придумал ей нежное прозвище "Чинк"), который мог забросить полный ящик бутылок точно на пятачок на самой верхушке пирамиды ящиков? Нет, конечно же, ящики в этом лимонадном грузовике не были штабелированы точно в форме пирамиды – эта форма была ближе к зиккурату.
- Зиккурат? Это ещё что такое?
- Ассирийские или вавилонские пирамидальные башни, – объяснил я, – ступенчатые, но не закачивающиеся острием.
- Не стоило отдавать тебя в колледж, – резюмировал Филип, – хотя даже не знаю, на что другое ты был бы годен. Кроме тебя ведь никто из наших не прыгнул выше средней школы ... А этот Крамм, вроде, был неплохим парнем.
– Да, – подтвердил я, – Чинк уговорила Крамма оплатить мою учёбу в колледже. Он был толстяком, помнишь? – спросил я Филипа.
Крамм был невысоким коренастым крепышом. Круглолицый с гладкой как у самоанца кожей он гладко прилизывал свои чёрные волосы в стиле актёров Валентино или Джорджа Рафта. Он помогал нам всем, оплачивая аренду нашего жилья. Наш папа во время Великой депрессии работал коммивояжером, втюхивая ковры батрачкам в северном Мичигане. На аренду он заработать не мог. Большое домохозяйство целиком и полностью лежало на плечах матери и если прежде она, будучи излишне эмоциональной, сходила за странноватую, то на шестом десятке она производила впечатление полоумной. Её стиль управления домом был близок к армейскому, а командным пунктом ей служила кухня. Крамма нужно было кормить потому, что он кормил нас, а его было проще убить, чем накормить. Мать выварками готовила ему голубцы и китайское рагу чоп-суи. Суп он мог хлестать вёдрами, мог сам "умять" целый ананасный перевернутый пирог. Мама покупала продукты, потом мыла, чистила, резала их, затем варила, жарила, шкварила и пекла блюда, затем подавала их на стол и, наконец, мыла посуду. Крамм ужирался до отвала, после чего ночью мог выйти из своей комнаты в одних пижамных штанах и побрести куда-то во сне как лунатик. Впрочем шёл он прямиком к холодильнику. Помню, однажды летней ночью стал свидетелем того, как он разрезает апельсины пополам и впивается зубами в их мякоть. Так, пребывая в состоянии сомнамбулизма он выхлестал их с дюжину, после чего я видел как он отправился обратно в постель, ведомый своим брюхом к нужной двери.
- А ещё он ходил в игорный дом под вывеской "Даймонд-Хорсшу, Кедзи-энд-Лоуренс", – добавил Филип, который тем не менее не собирался втягиваться в какие-то воспоминания. На его лице даже промелькнуло некое подобие улыбки, но в целом сохранял сухость и сдержанность. Это и понятно, ведь он следовал плану выгоднейшей из его махинаций. Сменив тему, он спросил, восхищён ли я тем, как Трейси управляет этой огромной виллой. Она, дескать, просто кудесница. Ей же, мол, не понадобились никакие дизайнеры интерьера, она весь дом оформила сама. Всё бельё у неё португальское. Ландшафтный дизайн территории бесподобный. Её розы завоевывали призы. Оборудование никогда не создавало проблем. Ко всему она ещё и отменный повар. Да, детки у нас не подарки, ну так это все они сейчас такие. Жена, однако же, будучи отличным психологом, в общем-то неплохо приручила этих зверёнышей. Ведь они – типичные представители американской молодежи. Для него всё типично американское служило предметом высшего восхищения, что, впрочем, также являлось чисто американским феноменом.
После моих настойчивых звонков на кухню, мне на завтрак приносили чашечку растворимого кофе и ломтик хлеба "Уандербред". Приносила их ко мне в комнату служанка-негритянка, игнорирующая любые мои вопросы. "А что нет у вас яйца, немного гренок или ложки джема?" В ответ лишь тишина. Я дико возмущён отказом кормить меня. Просиживая в ожидании служанки, носящей мне растворимый кофе и поролоновый хлеб, я сочинял и оттачивал адресованные ей комментарии, прикидывая при этом ещё как бы не переборщить с едкостью сарказма, чтобы не испортить с ней нормальных людских отношений. Но дело в том, что пытаясь наладить нормальные человеческие отношения с прислугой брата, я только зря тратил время. Ясно было, мисс Роуз, что я был здесь совершенно нежелательным гостем и никто меня слушать не будет. Я словно бы слышал фразы, которыми инструктируют прислугу: "Урежьте ему прежние услуги" и "Изобразите перед ним самое утомлённое безразличие, на какое только способны" – цитаты фраз Гонерильи из шекспировской драмы "Король Лир". Ещё одним обломом для меня явилось то, что меня поселили в комнатушку, где жила одна из их дочерей когда была маленькой и покинувшей её когда та стала слишком тесна для неё. Если на тот момент я счёл рисунок обоев этой клетушки (по мотивам детских стишков "Симпл Саймон" и "Гуси Гэндер" *) неадекватным, то сейчас я понимаю, что он подходил мне идеально. [* Прим. "Симпл Саймон" (Simple Simon) – букв. Простак Саймон, "Гуси Гэндер" (Goosey Gander) – букв. Глупый Гусак] И после всего я ещё должен был выслушивать как мой брат нахваливает свою жену. В который уже раз он убеждал меня в том, каким она была умным добрым человеком, какой мудрой заботливой матерью и какой превосходной хозяйкой, снискавшей уважение самых авторитетных владельцев крупнейших объектов недвижимости. А какой она была прозорливой советчицей (Так я и поверил!). Ко всему прочему, когда он пребывал в депрессии она так сердечно утешала его и, будучи темпераментной любовницей, дарила ему то, чего он никогда не имел до неё, – покой. И я, мисс Роуз, сливший в эту яму свои $600,000, был вынужден как болван поддакивать и кивать.
Принужденный к подписанию всего потока его липовой документации, я не только подписал вместе с ним счёт-фактуру на товары, которые он продал без моего ведома, а ещё и мямлил слова нужные ему для завершения его предложений. (Представляю, как глумился бы надо мной Уолиш.) Субтропический бриз, благоухающий ароматами магнолий, жимолости, флердоранжа и ещё чёрт знает чего, – повеял над головами двух родных, но столь чужих, братьев. Да только это не бриз, это дыхание смерти пахнуло нам в лица.
Более всего поразила меня последняя попытка Филипа открыть мне свой (лживый!) секрет. Только мне на ухо и на идише он шепотом сообщил мне, что наши сестры вечно верещали как попугаи и что впервые в жизни только здесь он понял, что такое покой и домашний уют. Ложь! Здесь царила оглушающая рок-музыка. Осознав, что облажался, он со всех ног кинулся реабилитироваться. Двумя "Ягуарами" нас отвезли на семейный обед в китайский ресторан – огромный неординарный архитектурный комплекс, выполненный в виде ряда кольцевых колодцев, где размещались обеденные залы со столами, яркой особенностью которых было оформление в виде симфонических литавр. И вот здесь Филип устроил скандал. Он заказал чересчур много закусок, а когда весь стол заставили тарелками позвал администратора и стал жаловаться на то, что его дурят, он, дескать, не заказывал двойные порции всех этих яичных ролов, жареных вонтонов и гриль-ребрышек. Когда же администратор отказался забрать лишние блюда Филип стал ходить с тарелками между столами и предлагать их посетителям: "Вот! Угощайтесь! Бесплатно!" Он никогда не упускал случая побуянить в ресторанах, но в этот раз его осадила Трэйси: "Довольно, Филип, мы пришли сюда пообедать, а не поднять людям кровяное давление." Но не прошло и двух минут как он стал ломать комедию будто обнаружил в салате камушек. Мне уже не впервой приходилось видеть это – на этот случай у него в кармане был припасён камушек. Даже дети уже раскусили его и кто-то из них пояснил: "Вечно он устраивает этот цирк, дядя." Меня аж передёргивало когда они называли меня "дядя".
Хоть немного будьте ко мне гуманны, мисс Роуз. Я пытаюсь излагать дело с той скоростью на которую только способен. Ведь тут в Ванкувере ни души рядом со мной, кроме престарелой миссис Грейсуэлл, так что именно с ней мне приходится витать в эзотерических облаках. Притворяясь, что сломал себе зуб, Филип опускался от американизма женских журналов (любимая жена, прекрасный дом, высочайший стандарт нормы) до американизма рэднэков – орал на азиатов и приказывал своим детям связаться по настольному телефону с его адвокатом. Филистерские замашки богатой американской скотины. Хотя ныне уже трудно быть филистером без тонкого вкуса, адекватного эстетике объекта твоего презрения. Впрочем, что толку рассуждать о "ложном сознании" или ещё какой-то белиберде. Мой брат покорился воле жены, подвергнувшей его тотальной американизации. И чтобы заполучить эту (уже изжившую себя) привилегию ему пришлось продать свою душу. Хотя, возможно, он никогда и не был абсолютно уверен в реальности такой субстанции как душа. Что его бесило во мне, так это мои постоянные напоминания о существовании души. Кем я себя возомнил – типа, раввином реформаторской конфессии, что ли? Не считая траурных церемоний Филип и пары минут не стерпел бы музыки Перголези. Ну а я-то чем лучше? Презрев Перголези, думал лишь как бы повыгоднее пристроить свои деньжата! Вскоре после смерти Филипа в газетах можно было прочесть, что он был связан с "потрошителями" со Среднего Запада – ОПГ, промышляющей угоном дорогих автомобилей для их разборки на запчасти и продажи последних в Латинской Америке и остальных странах третьего мира.