После того как вконцемартадевяносто
третьего года ты уехал из моего дома в Торки, ярешилникогдабольшес
тобой не разговаривать и ни вкоемслучаенедопускатьтебяксебе,
настолько безобразной была сцена, которую ты мне устроил вечеромнакануне
отъезда. Ты писал и телеграфировал мне из Бристоля, умоляя простить тебя и
повидаться с тобой. Твой воспитатель, который остался у меня, сказал,что
временами ты бываешь совершенно невменяем и что многие педагоги в колледже
св.Магдалины того же мнения. Я согласился встретиться с тобой и,конечно,
простил тебя. Когда мы возвращались в Лондон, ты попросил, чтобыяповел
тебя в "Савой". Эта встреча оказалась для меня роковой.
Три месяца спустя, в июне, мы были в Горинге. Несколько твоих друзей по
Оксфордскому университету гостили у нас с субботы допонедельника.Вто
утро, когда они уехали, ты устроил мне сценунастолькодикую,настолько
гнетущую, что я сказал, что нам надо расстаться. Я отлично помню,какмы
стояли на ровной крокетной площадке, вокруг зеленел чудесныйгазон,ия
старался объяснить тебе, что мы портим жизнь друг другу, что ты моюжизнь
губишь совершенно,аятоженедаютебенастоящейрадости,ичто
единственноемудрое,логическоерешение-расстатьсяокончательнои
бесповоротно. Позавтракав, ты уехал с мрачным видом, оставивдляменяу
привратника одно из самых оскорбительных писем. Но не прошло и трехдней,
как ты телеграфировал из Лондона, умоляя простить тебяипозволитьтебе
вернуться. Дом был снят ради тебя. Потвоейпросьбеяпригласилтвоих
собственных слуг. Меня всегда страшно огорчало, что из-за своегоужасного
характера ты становишься жертвой таких диких вспышек. Я был очень привязан
к тебе. И я разрешил тебе вернутьсяипростилтебя.Аещечерезтри
месяца, в сентябре, начались новые скандалы. Поводом был мой отзыв о твоем
переводе "Саломеи", когда я тебе указал на твои ученические ошибки. К тому
времени ты уже настолько зналфранцузский,чтоисаммогбыпонять,
насколько этот перевод недостоин не только тебя как оксфордского студента,
но недостоин и оригинала, который ты пытался передать. Тогда ты,конечно,
этого не признал, и в одном из самыхрезкихписемпоэтомуповодуты
говорил, что "никаким интеллектуальным влиянием" ты мне не обязан.Помню,
что, читая эти строки, я почувствовал, что за все время нашейдружбыэто
была единственная правда, которую ты мне написал.Японял,чточеловек
духовно менее развитый соответствовалбытвоейнатурегораздобольше.
Говорю об этом без горечи, - просто в этом сущностьвсякогосодружества.
Ведь, в конечном счете,любоесодружество,будьтобракилидружба,
основано на возможности беседовать другсдругом,атакаявозможность
зиждется на общих интересах,тогдакакулюдейсовершенноразличного
культурногоуровняобщиеинтересыобычнобываютсамогонизменного
свойства. Тривиальность в мыслях и поступках - очаровательное качество.Я
построил на нем блистательную философию моих пьесипарадоксов.