За моей спиной яростно хлопнула дверь.
Остаться без поварихи, когда на руках шестьдесят человек детей, - это не шутка. И все-таки я ни минуты не жалел о сделанном. Хамство заразительно. Нет уж, будем пока справляться сами.
* * *
Галя раздобыла в районе ящик яиц, села на попутную машину и поехала в Черешенки. По пути, у дверей роно, ее приметил инспектор, окликнул. Галя умолила шофера остановиться.
- К вам тут один мальчик направляется, захватите, - сказал инспектор Кляп.
- Одну минутку...
Минутку шофер обещал повременить. Но, конечно, минутка потянула за собой и другую и десятую. На пороге вновь появился Кляп:
- Подождите еще, надо выправить документы.
Шофер ждать отказался. Галя соскочила с машины, а шофер, которому изрядно надоела эта канитель, столкнул ящик с яйцами наземь. Раздался, как принято говорить, характерный треск.
Наконец документы были выправлены, еще через полчаса удалось снарядить сани, и Галя с мальчиком могли ехать.
- Помоги, пожалуйста, втащить ящик, - попросила Галя.
Он молча повиновался.
- Понимаешь, какая беда, - пожаловалась Галя. - С таким трудом удалось добыть эти несчастные яйца... а тут такая неприятность.
Мальчик сидел в санях, придерживая рукой сундучок, и безучастно слушал. На нем были меховая ушанка, хорошее, теплое пальто. Он не проявил ни малейшего сочувствия, напротив, почти отвернулся от Гали.
- Ты откуда? - спросила она.
- Ниоткуда, - холодно ответил мальчик.
- Как тебя зовут?
- Ну, Крещук.
- А имя?
- Ну, Федор.
- Как же это, Федя, ниоткуда?
- Все равно не скажу, - ответил он.
Галя до того удивилась, что и про битые яйца забыла. Разговор так и не завязался. О чем бы она ни спросила, Федя отвечал: "Не скажу".
- Ну что ты так? - сказал наконец возница. - С тобой по-доброму, по-хорошему, а ты все одно волчонок какой.
- Мне не надо по-доброму, - последовал ответ.
- Ух, трудно вам, должно быть, - покачал головой возница. - Ежели каждый с этаким норовом.
Когда они приехали, я вышел им навстречу. Галя представила мне Федю, а сама опять захлопотала вокруг злополучного ящика; кликнула ребят, и с величайшими предосторожностями они стали сгружать ящик с саней. Из щелей текли желтые ручейки.
- Ах, жалость какая! - донесся до нас Галин голос.
- Вот... на человека им наплевать. Им всегда какой-нибудь ящик важнее... - произнес новичок.
В изумлении я остановился.
- Кто это они?
Он дернул подбородком: они, мол, и все.
Я так и не понял, что же скрывается за этим местоимением. Они учителя? Или они - взрослые вообще? Или - чем черт не шутит - женщины?
Я отвел его на кухню: все уже давно пообедали, и в столовой шли занятия. Поручил Лире накормить новичка. Лира тотчас заметался: тарелку! Ложку! Хлеба побольше!..
- Вот хлебай борщ, - сказал он через минуту, ставя перед Федей полную до краев тарелку, а сам сел напротив, подперев щеки кулаками, и стал внимательно смотреть Феде в лицо.
Федя немного похлебал и отложил ложку.
- Ешь! - возмутился Лира.
- Не хочу.
- Ешь, говорят!
- Да ты что привязался? Не буду я больше.
Федя устало отвернулся. Потом достал из кармана платок и вытер лоб.
- Твой платок? - спросил я.
- А то чей же?
- Поел? Ну, пойдем, познакомлю с товарищами.
Он поднялся, мы вышли из кухни.
- Скажи, - спросил я, - почему метка у тебя на платке "Ф. Г.", если ты Крещук?
Он исподлобья глянул на меня, тотчас отвел глаза и сжал губы: мол, все равно ничего от меня не добьешься.
- Ну, как знаешь, - сказал я.
По бумагам понять, откуда он родом, где его семья и почему он ушел из дому, не удалось. Из школы документов не было. Но Крещук сказал, что ему двенадцать лет и что учился он в четвертом классе.
Я был убежден, что фамилия у него другая, он сменил ее, чтобы не отыскали его семью.