— Давай я буду резать, барин! — предложил Пахом. — Ловчей выйдет.
Я молча протянул ему бритву. Дальше мы работали вдвоем. Стежок (больно, твою мать!), узелок, и бритва в руках возчика режет нитку. Теперь дальше… К концу этой пытки я чувствовал себя, как выжатая тряпка. Сил не осталось, все ушло на терпение. Похоже, что ругался не про себя, а в голос, вон Пахом на меня уважительно поглядывает. После процедуры болела голова, подрагивали руки, но дело сделано. Я протер грубый шов сивухой и обессиленно сел на траву.
— Дурно, барин? — спросил Пахом.
— Ничего, — ответил я. — Спасибо тебе, братец! Помог.
— Ништо! — махнул рукой с зажатой в ней бритвой возчик. — Тебе вино нужно?
— Нет.
Пахом подхватил стаканчик с травы и опрокинул его содержимое в рот. Смачно крякнул и оскалился, показав желтые зубы.
— Деготь найдется? — спросил я. — Березовый?
— Как не быть, — ответил Пахом.
— А масло?
Он задумался.
— То, которым ружейные замки смазывают, — пояснил я.
— У каптенармуса, — сказал Пахом.
— Нужно не больше ложки. И еще мел.
Мел у солдат этого времени должен быть, им пуговицы чистят.
Возчик кивнул и ушел к фуре. Я тем временем отер мокрой тряпицей кровь с лица, затем простирнул ее, плеснув воды из ведерка, и оторвал узкую полоску. Жаль, Пахом водку выпил, пригодилась бы. Не сообразил. Ладно, переживем. Деготь неплохое средство против воспаления, на его основе Вишневский свою знаменитую мазь сделал, в Великую Отечественную много жизней спасла. Вторым компонентом мази стало касторовое масло. Но его даже смешно спрашивать — не завезли еще в Россию клещевину, из семян которой давят касторку. Негде взять и третий компонент[3]. Будем делать из того, что есть.
Вернулся Пахом с глиняной плошкой в одной руке и горсточкой порошка мела в другой. Сопровождал его все тот же плотненький мужичок в мундире. На лице его читалось любопытство.
— Что делать будешь барин? — спросил каптенармус, подойдя.
— Мазь для заживления ран.
— Эк, как! — удивился он.
Я забрал у Пахома плошку и мел. Он метнулся к телеге, вернулся с глиняным горшочком и поставил его на траву. Я заглянул — деготь, запах характерный. Отсыпав в плошку чуток мела, я вернул остаток Пахому, взял тонкую веточку, и обмакнул ее кончиком в горшок. Если не ошибаюсь, пропорция дегтя в мази — одна тридцатая. Точно выдержать не удастся, ну, и ладно. Опустив веточку в плошку, я стал ею энергично мешать. Спустя минуту получил нечто похожее на старый мед, только эта субстанция ощутимо воняла — как в пословице про ложку дегтя и бочку меда. Хм… А ведь это мысль! Мед обладает бактерицидным свойством, и если заменить им масло… Только где ж взять?
Наложив мазь на полоску ткани, я налепил ее на зашитую рану, предварительно попросив Пахома подержать зеркало. Надеюсь, будет держаться. Бинты просить бесполезно — нет их здесь, иначе не мотали бы рубашку на голову.
Лагерь просыпался, и наша возня привлекла внимание. Несколько солдат подошли ближе и, сгрудившись, с любопытством наблюдали за процессом. Внезапно они раздались в стороны, пропустив вперед широкоплечего, жилистого мужчину в кивере. Его обветренное, загорелое лицо украшали пышные полубакенбарды, а вот усов не было совсем, как, впрочем, и у солдат. Не положено их пехоте, только кавалеристам.
— Что тут? — спросил жилистый, хмуро глянув на Пахома.
— Барин себя лечит, господин фельдфебель! — торопливо доложил возчик. — Рану на голове зашил, потом мазь сделал и сверху налепил, — он ткнул пальцем в полоску на моей голове.
— Разумеешь в лекарском деле? — посмотрел на меня фельдфебель.
— Фершал он! — сообщил Пахом.
Я подтвердил его слова кивком.
— Раненых глянешь? — спросил фельдфебель.
— Показывайте! — согласился я.
[3] Ксероформ.