- Марина, ты меня пугаешь. Ну откуда этот бред в твоей голове? От родов. Это надо же придумать такое. Что ты об этом знаешь?
- Все, - ответила Марина. - Алечка мучилась двое суток, ребенка выдавливали простынями.
- Как это? - не поняла мама.
- Две повитухи стали по обе стороны кровати, скрутили в жгут две простыни, положили этот жгут между грудью и животом и со всей силы давили, продвигая постепенно ребенка к выходу.
Мама не могла прийти в себя от изумления:
- Я такое первый раз слышу, Мариночка. Я думала, что ты толком не знаешь, откуда дети берутся.
- Мама, я знаю все. Алечка была три года замужем. Муж был старше ее на двадцать один год. Так что я знаю все.
- Погоди, Марина, но где ты читала про эту Алечку? Или тебе кто-то рассказал?
- Да нет же, мама. Она живет во мне. Я знаю все, что знала она, я помню все, что она видела. Я говорю по-французски, по-английски и по-немецки. Я умею играть на фортепьяно и петь. Вот слушай, - и Марина запела какую-то песню на итальянском языке.
Мама заплакала:
- Что же нам делать, Маринка? Это же не нормально. Завтра же пойдем к врачу.
На другой день Марина с мамой были в детской поликлинике. Их посылали от одного врача к другому, пока они не попали к детскому психологу. Пожилой мужчина долго расспрашивал маму о том, как протекала беременность, как прошли роды, чем Марина болела в детстве, каковы ее интересы и окружение, не читала ли она что-нибудь подобное непосредственно перед или во время болезни. Все это он записал в карточку и начал беседовать с Мариной. Через десять минут он позвонил по телефону и сказал:
- Павел, у меня случай чистейшей реинкарнации. Немедленно приезжай.
Врач продолжал общаться с Мариной, и было видно, что ему очень интересно. Павел оказался мужчиной средних лет, он был доктором физико-математических наук и занимался парапсихологией.
Теперь каждый день после уроков за Мариной приезжал Павел на машине. Он вез ее прямо со школы в свой центр "Верлиока". Там Марину кормили, а затем она начинала рассказывать все, что знала и помнила Алечка Судольская. Все это записывалось на магнитофон и снималось на видеокамеру. Некоторые эпизоды Марину просили повторять через несколько дней, чтобы проверить, не путается ли она. Когда материала было набрано достаточно, Павел Алексеевич дал Марине отдохнуть несколько дней, а потом вместе с Мариной, ее мамой, своими сотрудниками они прошлись по старой части города, и Марина "узнавала" дома девятнадцатого века, говорила, кому они принадлежали, рассказывала подробности светской жизни обитателей этих домов. Она указала места захоронения Алиных прабабушки и прадедушки. Сейчас на месте старого городского кладбища парк, но могилы губернатора и его жены должны быть около аттракционов. Павел Алексеевич все снимал на видеокамеру.
- Составь письмо на имя председателя горисполкома, - сказал он одному из сотрудников, - с ходатайством перед кафедрой археологии Университета о проведении раскопок на этом участке парка.
- Нельзя этого делать, - сказала Марина. - Раз земля приняла их, то трогать нельзя.
- А разве лучше, что по их могилам дети бегают, собак выгуливают? - спросил Павел Алексеевич, но было видно, что он согласен с Мариной. - Знаешь, многого нельзя делать, однако ради науки...
В городском историческом музее Марина сразу же узнала мебель и предметы из дома губернатора. Она называла комнаты, где стояла мебель и место каждой вещи в интерьере. Увидев металлический кувшин с густой резьбой, Марина сказала, что в нем был тайник, и если его никто не открывал, то там должна быть ее записка к кадету Маршальскому, которую он так и не получил. Сотрудница музея разрешила Марине взять кувшин в руки. Марина нажала на какой-то завиток и лицо сатира одновременно, нижняя круглая часть кувшина распахнулась как дверца, и там действительно лежал листок. На нем было написано несколько строк по-французски. Марина, не глядя на листок, сказала: "Месье Маршальский, если вы питаете ко мне хоть какие-нибудь чувства, прошу вас ответить мне таким же образом, положив записку в кувшин и передав его со слугой. К.С.".
- Я сейчас отдам этот листок для перевода, - сказала музейный работник и, после того, как листок много раз сфотографировали, унесла его.
- А что же было дальше? - спросил Павел Алексеевич.
- Наш слуга приехал к Маршальским, а у них был траур: Андре, то есть кадет Маршальский умер утром, упав с лодки в реку и сломав себе шею, ударившись головой о дно. Слуга привез кувшин назад с трагическим известием. Я его больше ни разу не открыла, а своего новорожденного сына умоляла назвать Андре.
В художественном музее Марина остановилась возле двух портретов кисти Боровиковского. На одном был изображен мужчина лет тридцати в военном мундире с бакенбардами, на другом - молодая белокурая женщина. Под портретами была табличка с указанием автора. Люди, изображенные на портретах, значились как неизвестные.
- Это Арсеньев Николай Николаевич, мой прадед, губернатор нашего города с 1826 по 1843 годы. А это его жена Арсеньева Матильда Карловна, урожденная фон Вулков. Моя прабабушка.
- Да, девочка, ты шороху наделала и в науке, и в искусстве, - Павел Алексеевич не успевал фиксировать все новые и новые открытия.
В школе Марина стала очень популярна. Старшеклассники приглашали ее на свои вечера и пытались расспрашивать, но Павел Алексеевич строго-настрого запретил ей говорить о жизни Калерии Судольской с посторонними. Кое-какая информация просочилась в прессу, и чтобы оградить девочку от внимания газетчиков и телевизионщиков, Павел Алексеевич поселил Марину и ее маму в своей пятикомнатной квартире в престижном новом доме. Мама уволилась с работы и занималась хозяйством, чтобы хоть так отблагодарить Павла Алексеевича за стол и кров, а Марина ходила в школу около дома, где теперь жила. Эта маленькая частная школа была очень дорогая, но Павел Алексеевич взял все расходы на себя. Когда мама Марины иногда поднимала вопрос о будущем дочери, Павел Алексеевич ей говорил: