На следующий день интернатские на занятия не явились, и всё пошло своим чередом. Валентина Ивановна спокойно отвела свой урок, мы его отсидели и даже кое-что записали в тетрадях.
Через неделю интернатских привёл в школу их старший воспитатель, инвалид одного из военных конфликтов Союза. Все четверо пердунов были обриты на лысо, мрачны и подавлены.
Новости в нашей школе находили пути к массам скоро и затейливо, как тюремные малявы, и вскоре стало известно, что интернатские проснулись без волос на следующий день после первого конфликта с биологичкой. Отмазки - не мы, ничего не помним -- не прокатили. Интернатские отбыли дисциплинарное наказание и отправились в школу под конвоем. Но вроде бы среди них назывался виновник внезапного облысения -- новая училка.
Если верить болтовне всезнаек, которые в курсе как раз наиболее таинственных и неосвещённых событий, в то она явилась к ним ночью в облике жуткой ведьмы с опасной бритвой. Никто и шевельнуться от ужаса не смог. А биологиня, поигрывая лезвием перед глазами несчастных, больно и кроваво сняла патлы, которые засунула им в рот.
Сами понимаете, признать себя терпилой в таком антураже означало покинуть интернат и переселиться в дурку. Она находилась в соседнем районе и славилась в качестве верной тропы на тот свет.
Перед уроком биологии все замерли в предвкушении событий.
Заводилой пердунов был Вовка Пугалов. Он имел безобидное и смешное погоняло Пугало, через год должен был справить совершеннолетие. Из-за кульбитов судьбы учился только в восьмом классе. Перспектив на окончание учёбы вовсе не имел. Была единственная надежда на то, что учителя закроют глаза на полное отсутствие знаний, ибо "дать аттестат" проще, чем возиться с ним до армии. Директор местного ПТУ заявил, что Пугало появится в училище только через его труп.
Пугало показал всем огромный красный кулак, вытащил газетный свёрточек из авоськи, которая почему-то лежала под партой подальше от его ботинок, и потёр им дверные ручки. Швырнул газетёнку в мусорное ведро. Остро запахло дерьмом.
Кто-то из девчонок бросился открывать форточку. Пресечь хулиганство никто не пожелал. Не только потому, что можно было самому отведать принесённых Вовкой какашек. Школьная жизнь была невообразимо скучна.
Пугалов уселся на своё место, принял задумчивый вид.
За минуту до звонка вошла биологичка, закрыла за собой дверь.
Принюхалась, опустив голову и перебирая пальцами, только что касавшимися дверной ручки.
И...
Вытащила из мусорки газету, спокойно и чётко зацокала каблуками между рядов допотопных парт. По всей стране школы были оснащены по-современному, только в нашей в классах громоздились уродины, тяжеленные, неудобные, но зато с крышками, которыми было здорово хлопать, доводя учителей до истерики.
Всем, мимо кого шествовала училка, стало почему-то не по себе.
Вовка Пугалов сосредоточенно изучал поверхность парты. А Валентина Ивановна шла именно к нему.
Вовка поднял на неё глаза и только успел спросить: "Чё?.."
Свёрточек с дерьмом оказался у него во рту, меж толстых губ, которые никогда не закрывались по причине аденоидов, сломанного и искривлённого носа, а также вечной простуды.
Вот это да!
Вовка хэкнул, выплюнув газету, подскочил, громко взревел и страшно размахнулся. Почему страшно? Да потому, что он без всяких тренировок по запрещённому правительством восточному единоборству мог проломить кулаком деревянный забор. Ходили слухи, что Пугало пришиб до смерти какого-то взрослого пьянчужку.
Но подумать только - Валентина Ивановна, не сделав ни одного движения, оказалась вне зоны чудовищного удара. Все видели, но никто не может сказать, как ей это удалось. Просто мослатый огромный кулак пролетел мимо. Вовка упал животом на парту, а учительница спокойно направилась к двери, которую открыла носком туфли.
Вовка заорал так, что заглушил звонок на урок, и выбежал следом. Вскоре его рёв послышался во дворе. Навеки зафоршмаченный искал обидчицу.
К вечеру гудел весь посёлок. Некоторые из взрослых неожиданно встали на Вовкину сторону. Я по непонятной причине оказался под домашним арестом.
Только к вечеру пробился к телефону и набрал дружка Витьку Лихого. Он восторженно сообщил, что к школьным событиям проявила интерес поселковая ментовка и наш участковый отправился на мотоцикле искать Вовку, который, похоже, сбежал.
- Да он её уроет! - сообщил звеневшим от возбуждения голосом оптимист Лихой.
Кстати, я с ним был согласен: за такое следовало непременно урыть.
Однако урыли вовсе не оборзевшую училку.
Оказывается, с участковым отправился на поиски старший воспитатель интерната (его имя, увы, не запомнилось). Вместе они обнаружили Вовку в огородах возле двухэтажного деревянного общежития, где и проживала биологичка. Понятно, готовилась кровавая месть. От неё Пугалова отговорили и увезли в интернат, поместили в изолятор при медпункте.
А утром Вовка оказался синим и окоченевшим. Мёртвым.
У школы и интерната возникли большие проблемы. Районное начальство прописалось в посёлке на две недели; учителя стали чрезвычайно ласковы и терпимы к нашим выкрутасам; ученики приобрели право голоса и смогли оторваться во время анкетирования, в котором следовало оценить работу коллектива учителей. На двух родительских собраниях присутствовало не три-четыре человека, как обычно, а чуть ли не весь посёлок. Начальство отбыло, Валентина Ивановна осталась в школе, хотя поначалу ходили слухи, что её уволят. Училка приобрела уважение у всех, кто натерпелся от поселковой молодёжи.
Что творилось в интернате, нас не интересовало. Главное произошло: интернатские сидели на уроках тише воды, ниже травы, нас не доставали. Дошли слухи, что о Вовке горевал только старший воспитатель, что он самолично изготовил деревянную пирамидку и установил её на могильном холме без цветов и венков.
И ещё одна странная до жути случайность: на пирамидку воспитатель поместил Вовкину фотку, взятую из его дела. Тогда Пугало имел всего двенадцать годков за плечами, был тощ, в рубашке из приюта. А реально под стеклом Вовка выглядел таким, каким его хоронили: бугаём в свитере. Тоже лысым, конечно. И в свете закатного солнца казалось, что его глаза закрыты.
Смерти в интернате не прекратились: ещё один Вовкин дружок вскоре переселился на кладбище. Он числился в шизиках, потому что его фантазии перехлёстывали особенности ребяческих, и всё время чего-то боялся, видел чертей ли кого там видят все ненормальные. Так вот, бедолага утверждал, что Вовка погиб от рук биологички, которая на самом деле -- ведьма. Плакал, орал, боялся остаться в интернатском медизоляторе ночью в одиночестве. Но кто будет слушать малохольного? Уж точно не медсестра, мать огромного семейства, младшему члену которого исполнилось полтора года.
Шизика она обнаружила бездыханным с чёрными следами на шее. Её задержали, но вскоре отпустили. Семейство тут же покинуло Ильшет, несмотря на приобретённый недавно дом.
На его похороны, в отличие от Вовкиных, вышла вся школа.
"Самоубийство", - слышали мы от взрослых.
"Это Пугало за ним явился. У него ж такие лапы -- не то что задушить, голову оторвать может", - шептались интернатские.
"Видишь ли, Сергей, больной ребёнок вполне может сам перекрыть себе дыхание", - рассуждал мой отец, знакомый с поселковыми ментами. Он берёг меня, потому что незадолго до этих событий я потерял маму.
***
- И что? - спросил я Лихого. - Биологиня наша. Только фотка какая-то потёртая.
- Нет, Серый, ты на дату глянь, - торжествующе заявил Витька и перевернул фотографию.
Я присвистнул: ничего себе! Тысяча девятьсот седьмой год.
- Ну, тогда это не наша, - я попытался отшутиться, а если честно, то сбить Лихого с совершенно верных рассуждений. - Чужая.
- В том-то и дело, что наша, - сказал Витька. - Ты же помнишь, Алексей Петрович ходил к бабке Григорьевых. Так она ему рассказала...