- Хотите пойти со мной? - спросил я Марию, - Вы сейчас встанете с постели, я возьму вас за руку, и мы уйдем.
Десэ расхохотался, как гиена.
- И вернемся - обратно? - уточнила Мария, - В дом графа?
- Нет, просто уйдем. Граф рассчитает меня, и мы уедем - в Ригу, а потом и ко мне домой, в Амстердам, - в тот миг я сам верил в то, что говорил. А Десэ смеялся, глядя на нас. Возможно, он знал, что ответит мне Мария.
- Простите, Бартоло, но я останусь здесь, с господином Десэ. Он хоть и чуть не убил меня - но потом же все-таки спас. И он дворянин, и он богат, а вы, Бартоло, бедный жидовский лекарь, уж простите меня.
- Ваша больная не умрет, - сказал я, обращаясь к Десэ, - Если вы, конечно, не продолжите давать ей яды. Пусть пьет побольше воды и ест овсяную кашу - у нее раздражен желудок. Никакого вина, ничего жареного. У нее увеличена печень - необходима диета. А теперь позвольте мне откланяться.
- Я провожу тебя, доктор, - Десэ вышел из комнаты и распахнул дверь на улицу - сквозь тяжелый запах рвоты и смерти повеяло ночной свежестью.
- Мечтатель ты, Бартоло, - мы возвращались темными дворами, и Десэ вел меня под руку. Он ничуть не злился на меня за мое выступление, напротив, это его весьма позабавило.
- Да, я дурак, - отвечал я горько, - Поверил, что возможна свобода воли.
- Вот она, твоя свобода воли. Кушай, не обляпайся. Дура всегда выберет дворянина с деньгами, хоть трави ее ядом. Если бы Красавчик признал ее ребенка, она и от него бы никуда не ушла. Так и осталась бы крепостною.
- Разве это был его ребенок? - в изумлении спросил я, - Разве не твой?
- С чего мой-то? - удивился Десэ, - Я на чужое добро не покушаюсь. У Машки был свой хозяин, при чем здесь вообще я? Начнем с того, что это было бы незаконно. Я дворянин, я уважаю законы, даже самые идиотские.
Я ничего не говорил о старшем из Левенвольдов, но оттого лишь, что Гасси наезжал в столицу очень редко. Его дипломатические дела в Европе складывались не так хорошо, как хотелось бы. Он всю жизнь свою и будущее поставил на одну эту польскую карту - и теперь унизительно проигрывал. Польские оппоненты опережали его - шаг за шагом, и строку за строкой - перечеркивали дипломатическую его репутацию.
По приезде старший граф посещал с докладом господина фон Бюрена (как я понял, фон Бюрен, вопреки табели о рангах, исполнял обязанности канцлера, - так сказать, на общественных началах) и затем, на волне впечатлений, являлся к любимому брату. Кейтель имел возможность подслушивать и как-то поведал мне по секрету, что старший Левенвольд костерил на чем свет стоит незадавшегося канцлера и "давно бы подсыпал мерзавцу яду, если бы не опасался, что это откроется". Наш Красавчик отвечал брату иронично и мягко, так, словно был полностью на его стороне - но ни я, ни Кейтель не смогли бы с уверенностью ответить, чью сторону принял бы наш очаровательный наниматель в случае открытого конфликта.
Первая встреча двух братьев, которой довелось мне стать невольным свидетелем, произошла уже в конце лета, когда двор вернулся в столицу.
Мы с Десэ засиделись в лаборатории заполночь и граф, вместо того, чтобы выгнать нас и улечься спать, с чего-то принялся помогать Десэ - такое на него снизошло вдохновение. Я ковырялся в уголке со своим рвотным порошком и старался не обращать на них внимания - чтобы не попросили на выход. Рене, без краски на лице, с длинными волосами, спрятанными под сетку, сейчас ничуть не напоминал легкомысленного придворного пустоцвета. Я краем глаза следил за ним - пальцы его так и порхали над склянками, и этот человек явно знал, что делает. И прекрасно понимал, как работает перегонный куб. Десэ, сделавшись ведомым в их тандеме, принял эту смену ролей как нечто само собой разумеющееся. Я ожидал, что у алхимиков во время работы из реторт должен валить зловонный пар и жидкости в колбах делаться разноцветными, но ничего подобного не увидел. Странным было лишь то, что оба алхимика зачем-то обнюхивали пробирки с результатами своих трудов с каким-то поистине собачьим любопытством. И тут же я вспомнил, что Рене никогда не пользуется духами - от него разве что время от времени пахло духами его метресс - и начал догадываться, почему он не душится. Яды имеют свои неповторимые запахи, и Красавчику важно было сохранить свое обоняние.
На первом этаже раздались голоса, и громовой голос воззвал:
- Рене! Ты не спишь еще, мой мальчик?
И шаги загрохотали по лестнице. Рене побледнел, вылетел пулей из лаборатории и мгновенно задвинул за собой панель. На полу осталась лежать его домашняя туфля. Десэ тут же отставил реторту и деловито задул спиртовку и все свечи. Мы стояли в темноте, не смея пошевелиться. Плошка с рвотным порошком так и осталась в моей руке - я не успел поставить ее на стол, а теперь было уже поздно. Из-под неплотно прикрытой панели слабо пробивался тоненький лучик света. Вздохнул матрас под тяжестью тела, зашелестели покрывала - Рене забрался в свою постель. Скрипнули петли, вылетели задвижки из пазов - распахнулись двери спальни.
- Гасси! Я думал, ты уже на пути в Варшаву, - послышался сонный, капризный голос Рене.
- Я заехал проститься, - прозвучал хриплый, взволнованный голос старшего брата.
- Ты пьян, Гасси?
- С досады, Рене. Ничего, дорожный ветер развеет винный дух. Знал бы ты, как выбесил меня наш недоканцлер Бюрен! Как ты только выносишь его надменность и глупость, и эти претензии казаться умным? Он то повелевает, то словно извиняется - лакей на троне - и никак не возьмет верного тона, и я бешусь от него, а он цепенеет и мямлит...
- Он просто боится тебя, - ласково пояснил Рене, - он хорошо тебя знает, и потому боится.
- И правильно боится! Рано или поздно мое терпение лопнет. Если миссия моя в Польше провалится, я перееду в столицу - и прощай тогда трусишка Бюрен. Я верну свою женщину - а муттер всегда рада меня видеть - и канцлер выйдет из меня получше, чем из этого недоучившегося выскочки. Всего-то нужно - щепотка тофаны. И ты будешь опять со мною рядом...
- Замолчи, чудовище! - с ужасом воскликнул Рене, - Тебя услышат слуги!
- Твои слуги давно спят, - рассмеялся старший граф, - Может, устроишь для меня прощальный вечер? Мой дормез подождет... Разбуди парочку своих нимф - повеселимся вчетвером, как когда-то в Риге...
- Изволь не лезть в сапогах на мое белье, - холодно отозвался Рене, - сейчас я отыщу вторую туфлю и провожу тебя.
Плошка с порошком ринулась из моих рук, и Десэ ловко подхватил ее в полете - правда, порошок весь пропал.
- Знаешь, я нарочно приехал к тебе вот так, ночью, неожиданно, когда ты думал, что я уже на полпути к Варшаве, - глухо и злобно признался Гасси, - Мне любопытно стало, кого я найду здесь с тобой.
- Здесь не бывает сюрпризов, - в голосе Рене слышалась насмешка, - у меня всегда одни и те же.
- Ты знаешь, о ком я. Уж точно не о бедной Наталье.
- Твои намеки оскорбляют мою честь. За эти намеки я мог бы и вызвать тебя на дуэль, - церемонно и вежливо проговорил Рене, - Твое счастье, что мы братья и нам нельзя драться.
- Нам незачем драться. Мне было бы жаль убить тебя, мой мальчик. Спокойной ночи, Рене, - судя по звукам, Гасси поднялся с постели, - не провожай меня.
- Прощай, Гасси. И постарайся не свернуть себе шею.
Сапоги прогрохотали - по коридору, по лестнице... Мы слушали звук удаляющихся шагов. Десэ не сводил с меня глаз - в слабеньком свете, лившемся из комнат.
Панель отодвинулась, на пороге стоял Рене с шандалом в руке:
- Ступайте по домам, горе-алхимики. Хорошо еще ты, Климт, у меня глухой. Не слышал моего позора и не знаешь, какой дурак мой брат. А ты, Десэ - смотри, не разболтай ему.
Десэ лишь пожал плечами. Мы гуськом вышли из графских покоев, и на лестнице Десэ почти силой потащил меня за собой, к черному ходу:
- Мне нужно пошептаться с тобой!
- Хочешь все-таки разболтать, что за дурак брат его сиятельства? - попробовал отшутиться я.