Я уже держала на весу ботинок-«гад», когда мамин голос из-за приоткрытой двери заставил вздрогнуть:
– Ивана, ты спишь? Завтра в универ, не забывай!
– Да-да, мам, сплю конечно! – сказала я сонным голоском.
– Дверь прикрой нашу, чтоб кошка не лазила! – ответила она, успокаиваясь.
Я прикрыла. Замерла, постояла. Перевела дух. Всё. Ухожу. Утром она всё поймет, как всегда. Потом накажет. Потом.
– Привет, любовник! – хотела его обнять, но он отвернулся недовольно. Ага, знаю, перед Гдетыгдеты стыдно! А нахрена тогда со мной трахаться!! Это совесть позволяет? Да я не в обиде. Села рядом.
– Ну, что скажешь? – надоело молчать.
– Что? – таким тоном, будто всё само собой, так и надо, а я спрашиваю не в тему.
– А, ну да! – киваю, делов-то!
– Может, потрахаемся?
Он качает головой не глядя на меня. Хе, да я и не хотела!
– Чё подарили?
– Когда? – черед издеваться мне.
– Никогда. На днюху, конечно!
– О-о, не описать!
Блин-н-н, мне зудит его поцеловать, я ведь постоянно хочу его! Его запах, звук его голоса, тихие жесты, тонкие пальцы… А он… Эх! Убить чтоль, Гдеты? Да что ж тогда делать? Не смогу я с ним быть, владеть полноправно – тяжко!
Опять все эти его штучки – встал и пошёл молча.
– Куда? – выравнивая шаг под него, беру за руку. Несносный человек, если не знать, можно очень сильно обидеться, подумав, что он так отшивает. Но я знаю уже слишком хорошо, что он псих, и не принимаю на свой счет. Понять его нельзя, можно лишь принимать либо нет.
– Ко мне.
Пожимаю плечами. А говорил – не хочет. Ну и в пень.
– Да! – хватаю визжащую мобилу – папа.
– Иванка, ты где?!!
– Я? … Э-э… на улице! С Ветром.
– Чего? А почему не дома? Где? Далеко ушла, нет? Я сейчас приду – убью!
– Ага, пап, спасибо! Я утром в универ, не волнуйтесь, чё как в первый раз!
– Иванка!! Ива! – чё-то ещё, я не слушаю. Да всё то же самое.
– Хе-хе, уже потеряли! Пошли отсюда скорей. Сейчас папа выйдет!
Оглянулась – окошко светится. Помахала на прощание – ведь по-честному, не знаю, когда вернусь! Сволочь я, измываюсь над родными. Эхе-хе…
Скоро я заметила, что Ветер ведёт меня куда-то совсем в другую сторону от своего дома, тёмными пустыми переулками. В одной только подворотне два бомжа замолчали, набыченно уставились. Но Ветер их будто даже и не видел, волоча меня за собой. Я даже немного испугалась – вот кто скажет, что ему в голову придёт в следующий момент? Хотела было в лицо ему заглянуть, но он шёл так быстро, что я неслась за ним вприпрыжку, как Пятачок за Винни-Пухом. Он ведь выше меня на полторы головы, даже ссутулившись, сволочь этакая. Подумала – и спрашивать не стала – пусть будет сюрприз для меня! Вчера ведь с Днем рождения он меня не поздравил! Я очень обижалась, ну никак не могу привыкнуть к этим мерзким манерам – при том, у него всё так естественно, так само собой – не поздравить, не сказать. Обижаться нельзя – бесполезно, хочешь общаться с Ветром – привыкай. Он так живёт, и точка. В своём мирке, не всегда соприкасающемся с нашим. Меня этот мирок завораживает, и я всё пытаюсь проникнуть в него, постигнуть его главный закон, как у Ветра внутри всё это происходит. Я исследую его, но чаще всего остаюсь в дурах, ведь моё мышление нормально, не исковеркано шизофренией. И даже если я тоже свихнусь, я не постигну Ветра. Потому что тогда внутри меня возникнет мой мирок, непостижимый ни для кого.
Размышляя, я не заметила, как он остановился, и врезалась в него с наскока:
– Блин!! Чё, всё, пришли?
– Пришли. Смотри!
Я остановилась, замерев на краю смотровой площадки: прямо предо мной возник из ниоткуда Мёртвый город, по-другому не скажешь. Чёрные бетонные стены, среди которых ветер прячась, короткими перебежками подбирается к нам. Шпионят тени, перешёптываясь, следят – «кто такие, откуда?» Что надо в их городке?
– Ветер… – тихо прошептала я.
– Что? – шёпотом ответил он.
– Ветерок, а он настоящий?
– Город? Да. Только мёртвый. Пойдём, посмотришь! Он такой, как если бы я его придумал!
– А может, так и есть?
– Нет, он чужой! Но пустит нас погулять, потому что знает – я здесь не зря! Да и ты, понимаешь ведь его?
– Да, – прошептала я, заворожено и страшно прижимаясь к Ветру.
Спустились по ржавой лесенке вниз, на потресканный разбитый асфальт. Тихо крались между домами спящими в коме, по бурьяну, стараясь не шуметь, аккуратно раздвигая буздыли сухостоя. Я во все глаза смотрела на эти чудеса… боже, да откуда в Уфе такое?
– Гань, это какой вообще район?
– Район? – молчит, идет вперед, не выпуская моей руки.
– Ну, и? – напоминаю о себе, когда надоедает ждать.
– Это не район… это ваще просто глюк! – повернулся, блеснул глазами. Страшный, как вампир. Я обалдела на секунду от такой невиданной красоты – какой он всё-таки! Совершенство!
– Расслабься, нет здесь ничего! Хозяин не спит, бредить не станет.
– А… ну, ладно, договорились!
Пусть будет так. Мне неожиданно уютно с ним здесь. А ведь дома, в спокойной и привычной обстановке бываем такими чужими, такими ненужным, тягостными… А ветер подобрался и набросился, шутя, резко на спину, осыпал сворой листвы, взметнул волосы во все стороны, поцеловал взасос в шею, и улетел прочь, хихикая. Я засмеялась, приглаживая волосы. Ветер и Ветер… в этот момент я любила его больше, чем когда-либо!
– Ну, ладно, давай здесь посидим, надоело ходить! – остановился мой милый.
– Можно, нет? – крикнул, подняв голову к чёрному небу. В ответ оно уронило на нас несколько слёз дождя – с совершенно чистого свода! Ветер довольно кивнул, сделал два шага в сторону от асфальта, и сел на голую площадку под бетонную стену. Я опустилась рядом, по его пригласительному жесту. Осмотрелась – справа невероятно раздолбанный дом, будто после бомбёжки, за ним возвышается дворец заброшенного завода. Слева бурьян, непролазная чёрная стена. Где я… ма-ма…
– Не мерзнешь? – спросил, поёживаясь любимый.
– Да так…
– А я ваще, блин, надо было одеться получше!
А он всегда так. У него кровообращение нарушено от препаратов дурдомовских.
– Давай, палок наломаем, костёр запалим.
Я неопределённо пожала плечами – неохота, нафиг. А «палок» – давай, наломаем!!
– Прикинь, надо! – усмехнулся он. – Не в жилу как-то по такому холоду трахаться, а если погреться…
Вот гад, знает, чем зацепить! Да, я хочу его больше, чем он меня. Я и люблю его больше. И я поднялась, и пошла ломать бурьян. Битое стекло и железки хрустят под ногами, жутковато заходить в эти требеня. Только шум ломаемых Ветром хворостин успокаивает. Притащили по первой партии, я повернулась было идти за второй, но любовник тронул за плечо. Повернулась – он протягивал мне коньяк. Я не очень обрадовалась – лучше бы полазить посмотреть что здесь да как! Отхлебнула, конечно. «Опять тупо пить… нахрена же тогда притащились, могли бы и во дворе насвинячиться…» – ныла я про себя, тащя второй «хвороста воз». Свалила его в кучу, мрачно посмотрела на Ветра, отхлебывающего добрый глоток. Протянул мне, глаза горят, как у кота. Я хлебнула, а он вдруг отобрал у меня бутылку. Допил остатки, зашвырнул подальше в бурьян.
– Упс… извините! – крикнул в темноту вслед стекляшке.
– Иди-ка сюда! – и притянул меня к себе грубым движением. Что, уже? Я удивленно подалась навстречу – хочу до безумия, вся кровь взбесилась от его запаха!
– Нахрен этот костёр, потом… – поспешно стягивая с меня джинсы, бормочет он. – Мадам, давайте лучше трахаться!
– Мадемуазель… – поправляю я автоматически. – Давай…
– Нет уж, мадам, ты же жена моя… сучка! – шепчет он, целуя везде, где достает. Пальцы жадно проникают в трусики мне.
– Да ты уже вся мокрая, ага!
– А сам-то! – делаю ответный жест.
Он валит меня на косуху.
Потом… фрагментами: вот я кричу задыхаясь от дикой смеси счастья и протеста. Вот мы пьем, еще не одевшись – и нам не холодно, нам жарко! Вот снова трахаемся. И краем глаза вдруг улавливаю, что мы здесь не одни… мне совершенно параллельно это, я вот-вот поймаю оргазм…