— Я не чувствую в них сознания, — пожаловался Эмерак, лихорадочно пытавшийся обнаружить разум в существах, находившихся рядом с ним. — Они выглядят совсем как мы — то есть, похожи настолько, насколько вообще для нас возможно походить друг на друга. Но они не думают.
Скрид послал пробный луч мысли. Он коснулся им сначала одного, затем другого из обитателей Третьего Мира.
— Очень странно, — сказал он. — Мне кажется, они только что родились: многие из них смутно помнят жидкую стадию, а некоторые — даже стадию пара. Похоже, что, благодаря Эмераку, мы наткнулись на что-то очень важное.
— Чудесно, — сказал Уллова. — Вот она, наша возможность на практике изучить эти новорожденные существа.
— Приятное разнообразие — найти кого-то моложе себя, — сардонически заметил Эмерак. — Я так привык считаться маленьким, что как-то даже странно видеть всех этих младенцев вокруг.
— Это просто потрясающе, — сказал Уллова, продвигаясь по земле к тому месту, где Скрид изучал одно из созданий.
— На нашей планете более миллиона десятилетий не было новорожденных, а тут их просто миллиарды.
— Более двух миллионов десятилетий, — поправил Скрид. — Эмерак последний в своем поколении. Да больше и не нужно, ведь взрослые особи живут вечно, исключая, конечно, несчастные случаи. Но для нас это прекрасный шанс — мы можем тщательно изучить этих новорожденных, может быть, дать им основы цивилизации, и когда эти малыши смогут сами собой управлять, доложить о них Совету. Здесь, в Третьем Мире, мы можем начать с нуля. Это открытие встанет в один ряд с теорией пара Кодраника.
— Я рад, что вы взяли меня с собой, — сказал Эмерак. — Таким молодым, как я, не часто предоставляется возможность…
Внезапно он вскрикнул от изумления и боли.
— Эмерак! — позвал Скрид.
Ответа не было.
— Куда делся малыш? Что случилось? — спросил Уллова.
— Наверное, какая-нибудь дурацкая шутка. Уж больно хорошо он заговорил, Уллова.
— Да нет, я его что-то нигде не вижу. А ты?.. Скрид! Помоги! Я… Я… Скрид, я умираю!
Ощущение боли, пронзившей Уллову, было настолько реальным, что Скрид содрогнулся.
— Уллова! Уллова!
Впервые за больше тысячелетий, чем он мог припомнить, Скриду стало страшно, и это непривычное чувство привело в смятение его тонко сбалансированный разум.
— Эмерак! Уллова! Почему вы не отвечаете?
Неужели это конец, думал Скрид, конец всему? Неужели мы погибнем здесь, после стольких лет жизни? Одиноко умрем на этой угрюмой планете за миллиарды миль от дома? Он не мог принять мысль о смерти, она была слишком чуждой.
Он позвал еще раз, теперь уже более сильными импульсами:
— Эмерак! Уллова! Где вы?
В панике он рассылал лучи мысли вокруг, но принимал только бессознательное излучение новорожденных.
— Уллова!
Ответа не было, и Скрид почувствовал, как его хрупкое тело начинает разрушаться. Конечности, которыми он так гордился — сложные и изысканно очерченные — начали терять форму и расплываться. Он издал еще один отчаянный крик, ощущая бремя прожитых лет и чувствуя вокруг себя умирающие мысли новорожденных. Затем он растаял и потек по куче, в то время как новорожденные снежинки Третьего Мира бессмысленно глядели по сторонам, не догадываясь о близости собственной кончины. Из-за горизонта поднималось Солнце, изливая на землю потоки своего смертоносного тепла.