Он то и дело ковырял в зубах и
соглашался с капитаном решительно во всем, даже прежде, чем тот кончал фразу. Мидборо, второй помощник, был белокурый худощавый и бледнолицый
северянин и держал себя с капитаном весьма предупредительно. А Рэдж, молоденький третий помощник, до смерти боялся капитана.
Я видел, что за деспот этот капитан, и сделал ошибку, обращаясь к нему слишком часто и настойчиво; предполагается, что капитан, как некая
царственная особа, не нуждается в темах для разговора, но сам выбирает их.
Из страха показаться робким, я не проявлял к капитану должной почтительности. Мне, собственно, следовало бы присмотреться, как другие с ним
обходятся, а потом подражать им.
Кроме того, поскольку я был еще очень молод и мало знал мир за пределами Уилтшира и Оксфорда, - ибо злополучный опыт порочной жизни уже
стерся из памяти, - мне волей-неволей приходилось говорить о себе, об оксфордских делах, о кое-каких прочитанных мною книгах, о спорте и играх.
Или же о роде Блетсуорси. Я думал, что если буду рассказывать своим спутникам о себе, то вызову с их стороны подобную же откровенность; но
теперь мне ясно, что я должен был произвести на них впечатление существа эгоистичного и ограниченного.
- Вы когда-нибудь занимались стрельбой из лука, капитан? - спросил я однажды за столом.
Капитан на минуту перестал жевать, а потом издал неопределенный звук, я не мог разобрать, то ли он лязгнул зубами, то ли пробормотал:
"что?"
- Стрельбой из лука, - повторил я.
Тут капитан положил свои вилку и нож и чрезвычайно серьезно посмотрел на меня. Пауза, которую я истолковал как немой вопрос, затянулась.
Молчание нарушил старший помощник.
- Да, есть такие искусники, - сказал он. - Я видел в Фолкстоне, как они забавлялись стрельбой. Стреляют в большую мишень, похожую на днище
бельевой корзины. Можно залюбоваться, как это у них здорово получается!
- Это очень занятно, - продолжал я, - на зеленом лугу, в солнечный день...
- Если нечего делать, то, пожалуй... - вставил корабельный механик.
- Это значит воскрешать времена Робина Гуда и его веселых товарищей, - изрек я заранее приготовленную фразу. - Добрую старую Англию и
золотой век. Оперенные стрелы и тому подобное. - Тут я ударился в воспоминания. - Некоторые наши профессора замечательно метко стреляли!
Больше ни у кого не нашлось что сказать о стрельбе из лука, и вновь последовала продолжительная пауза. Я уже собирался было спросить
капитана, увлекался ли он когда-нибудь любительскими спектаклями, когда он сам нарушил молчание, задав старшему помощнику какой-то весьма
специальный вопрос насчет груза. Я внимательно вслушивался, надеясь вставить и свое словечко, но тема, как нарочно, была взята такая, чтобы я не
мог раскрыть рта.
- Что это за переборки, о которых вы говорите? - отважился я спросить.
Никто не удостоил меня ответом.
В течение нескольких дней я пытался наладить беседу и сблизиться с этими людьми, но в конце концов отчаялся. Эти пятеро моряков ни под
каким видом не желали сближаться со мной. Я им был не нужен! Мои неловкие попытки потерпели неудачу. Мало-помалу я становился пассивным
слушателем острот капитана, изречений старшего помощника, болтовни механика и поддакиваний двух младших помощников. Но моряки выказывали такое
презрение ко мне и им было так неприятно мое общество, что они не позволяли мне просто стушеваться: они измышляли всяческие сарказмы, намеки и
шпильки, которые меня задевали и ставили в тупик.