Ефим собрал мужиков. Разбившись на группы, старатели обошли все недалекие места, кричали, стреляли, но все бесполезно. На подмерзшей за ночь дороге не было следов, никто не мог даже предположить, в каком направлении он ушел. После первой ночи наступило другое утро. Люди пошли дальше, но и это не привело к желаемому результату. Пропал Кузя, будто ветром унесло.
Мать плакала, отец молча хмурил брови. Все понимали, что ситуация серьезная. В таком возрасте бродить в глухомани с одним топориком двое суток сможет не каждый. Охотники высказывали разные версии, одна другой страшнее. В такую пору можно запросто провалиться в полынью, попасть в зубы голодному зверю или уйти в горы, откуда выйти назад невозможно. Окрыляющую надежду принесла Катя Рябова вечером второго дня. Ворвавшись в избу к Собакиным, где собрались все приисковые рабочие, с порога затараторила:
— Там дед Ефрем бормочет, говорит, что рассказал Кузьме про какой-то ток!
Мужики гурьбой направились к Лугиным, ввалились в маленькую избушку, стали расспрашивать. Дед Ефрем не стал скрывать, о чем беседовал с мальчишкой, старался быть рассудительным:
— Назавтра Кузя обещался притить, помочь мне половики постирать. А к вечеру мы с ним подадимся за перевал, на игрища.
— Где тот ток? Куда идти? — в нетерпении перебил его Ефим.
— Ишь ты, какой хитрый! — нахмурил брови старый. — Тебе скажи, так ты потом туды народ поведешь. Найдут место, разгонят всех мошников.
— Сейчас не до тайн, пацан потерялся, — пытаясь узнать у деда дорогу, наседал Ефим. — Двое суток как нету.
— Куды ж он подевался? — удивлялся старый, и вдруг посветлел лицом. — Так он, наверное, в город подался. Там девки ужасть как хороши! За двадцать пять рублев такие салазки выписывают, дух замирает!
Дед Ефрем высказал еще несколько предположений, но в силу слабоумия по старости к его версиям никто не прислушивался. Выручила бабка Варвара:
— Что вы старого слушаете? Видите, у него вместо головы чугунок. А насчет мальца так скажу, он, наверное, на Спиртоносный ушел, там ищите. Мой Ефрем все оттудова раньше глухарей таскал.
Дед Ефрем стал ругаться на Варвару, что та рассказала заветное место, где теперь «шарамыжники переколотят всех птиц, и ему боле утехи не достанется».
С надеждой мужики высыпали на улицу. Идти в тайгу решили сейчас же, не откладывая. Собирались недолго: много ли надо таежникам для того, чтобы вооружиться ружьями, топорами, ножами да прихватить небольшой запас продуктов на пару ночей? Сгрудившись у ворот Ефима, хотели выдвигаться, но их окликнул веселый, неунывающий голос:
— Эй, бродяги! Далеко ли собрались?
Глядь, по улице шагает высокий, широкоплечий детина. Узнали Федота Зыкова. Рядом с ним, с заплетающимися ногами, поникшими плечиками едва переступал ногами Кузя. У мужиков — вздох облегчения: нашелся! Повеселев, стали расспрашивать:
— Где был? Откуда вышел?
Ефим хотел схватить сына за уши, отлупцевать вожжами, но Федот не дал, заслонил мальчишку спиной:
— Охолонись, папаша. Нечего пацана наказывать, и так себя научил, урок будет. Лучше накормите да спать положите. Он и так вон сколько тайги отмерял, стоит дивиться.
Строгий отец остыл, решил отложить наказание на утро. Отправив Кузю в дом, стал спрашивать Федота, где он его нашел.
— А я не искал его, он сам на скит к Красной речке вышел. Смышленый парнишка, выносливый, хороший таежник будет. Вот ему пару глухарей от меня, за то, что пособлял нарты подталкивать. В том, что один в тайгу ушел, твоя, Ефим, доля вины есть: надо было не отталкивать, а сводить, показать, научить. Пацан к таежной науке тянется, а ты ему отказываешь. Негоже так делать.
Поблагодарив Федота, с большой радостью, что все так закончилось, мужики разошлись. Ефим пригласил Федота к себе, угостил медовухой. После трудного пути, приняв лишнюю кружку настойки, спаситель встретил утро на сундуке, ушел домой, когда взошло солнце. Проводив его, Ефим долго думал над его словами.
Наказывать Кузю отец не стал, проникся словами Федота. Искоса поглядывая на сына, в тот же день изрек свое родительское слово:
— Одначесь, Кузьма, наступило время тебе со мной ходить. Готовься, на той неделе подадимся в большую тайгу. Только прежде нарты домой притащи, если найдешь.
Для мальчика его слова — что мед на сердце. Наконец-то, дождался! Стоило того, чтобы блудить по горам два дня. В ту же минуту, надев бродни, убежал по дороге под Перевал. К вечеру вернулся с нартами: нашел, где оставил, с первого раза. А сам уже грезил походом, который принесет много новых открытий.
С того раза все и началось. Стал Ефим брать с собой Кузю, но пока что недалеко, на пару ночей, не более. Шагать в глухомань не давали заботы: Ефим работал на Спасском прииске в горе проходчиком, где каждый день на счету.
В Большую тайгу пошли только через три года, когда Кузе было неполных пятнадцать лет. Как только наступала весна, изнывая, он спрашивал по нескольку раз на дню:
— Тять, ну когда пойдем?
Тот смотрел на голец Клади, качал головой:
— Рано еще. Вон, как на горе первые проталины пойдут — тогда в самый раз.
Прошло три недели, пока на горе появилась черная плешина. Увидев ее, Кузя закричал от радости:
— Тять! На горе камни оголились! Пора идти!
Тот в это время готовил черенки для лопат, отложил работу, воткнул топор в чурку, присел, закурил. После некоторого раздумья согласился:
— Ладно, значит завтра надо выходить.
Радости Кузьки не было предела!
Встали задолго до рассвета, чтобы было легче идти по подмерзшей земле и насту. Еще одной причиной такого раннего выхода было желание уйти из дома незаметно. Не любят люди тайги, когда соседи сурочат дорогу, смотрят вслед — удачи не будет. Старатели народ набожный и глазливый, верят в небесные силы и всевозможные заговоры. Эти чувства заложены со дня рождения и проверены жизненным опытом.
Закинув за спины небольшие котомки, отец и сын, тихо ступая, чтобы не разбудить собак, вышли из дома, направились за поскотину. Когда деревня осталась позади, зашагали быстрее, чтобы к утру успеть подняться на Перевал и спуститься по насту к реке, до которой было около десяти километров.
Большую часть пути преодолели без каких-то трудностей. Ефим хорошо знал дорогу, как и где пройти вскрывшиеся ручейки и лужи, где лучше обойти то или иное препятствие самому и помочь Кузе. Впрочем, сыну помогать было не надо. Смышленый отрок, глядя на отца, спокойно переходил по перекинутым над водой деревьям, ловко прыгал по камням и знал, куда ступать, не замочив ног.
К восходу солнца поднялись на водораздельный хребет. Торопились спуститься по хрупкому насту в лог на берег, пока теплые лучи не расквасили слежавшийся снег. На речку Шинду спустились вовремя, когда небесное светило поднялось над оскольчатым пиком стоявшего за рекой гольца.
У быстрой реки, на отвале, чтобы не достала большая весенняя вода — большой барак. На берегу, откопанные от снега, перевернутые вверх дном лежат несколько выдолбленных из осины лодок. Две из них, привязанные к тальникам, покачиваются на воде у берега. Базовую стоянку в народе называют Каратавка, что подразумевается как коротать ночь, проводить время. С этого места на лодках, управляемых двумя людьми шестами, по реке плавят груз для золотых приисков, расположенных выше, рыбачат и охотятся. Здесь почти всегда бывают люди. И в этот ранний час из трубы барака курился сизый дым.
Их встретили две пестрые черно-белые собаки. Предупреждая хозяев, залились громким лаем, побежали навстречу. Одна из них, узнав Ефима, закрутила хвостом, зачихала носом, вернулась к избушке. Двери открылись, на улицу вышли сплавщики. Подождав, когда гости подойдут ближе, уважительно приветствовали:
— Здорово ночевали! Никак, Ефим, опять на вольные хлеба собрался?
— Да какое там, — стараясь казаться равнодушным, ответил тот. — Так себе, ноги промять, покуда сезон не начался. Да сыну Глухомань показать.