9. В поисках связи
Наступила ночь. Полная луна нашла в деревьях какие-то щели и пробилась в овраг двумя полосками. Настя сварила похлебку из крупы, раздала на руки круглые лепешки, испеченные на золе, позвала мужчин.
— Идите есть. Остынет.
Целый день она не в духе. Сердито гремела посудой, бубнила кому-то проклятья, на все вопросы отвечала односложными: «нет», «да», «не знаю».
Ипат разобрал найденные у мотоциклиста бумаги, засунул их в сумку и крепко перевязал бечевкой.
— У тебя есть лепешки в запасе? — спросил он, когда все собрались вокруг чугунка с похлебкой.
— Много тебе надо?
— Немного. Штуки по две, нам с Лукичом надо бы.
— Куда опять собрался?
— Документы отнесем, может быть, тут чего-нибудь нужное.
— Я тоже с вами пойду, деда? — робко попросился Васька.
— Нет. Ты, Васюк, останешься с Настей.
— Без оружия?
— Немецкое ружье тебе оставим. Оно нам ни к чему. Только с одним уговором — не стрелять. Понял?
— Понял, — согласился мальчик.
— Не знаю, скоро ли мы обернемся, но вот вам приказ: из леса никуда не выходить.
— За картошкой надо сходить, — заявила Настя. — Что ж мы — все время эту бурду и будем есть?
— Погоди, Настя. Вернемся, тогда и сходим.
— А что, мы дорогу не найдем? Германцев в деревне нет, идти все время по лесу. Долго ли нарыть картошки.
— Не спорь. Один раз сказано и довольно, — обрезал дед.
Молча поели. Старики стали собираться. Все понимали, что путь предстоит опасный. Документы надо передать в надежные руки, чтобы они попали в Красную армию и могли быть использованы. Лукич засунул за пояс патронташ, топор, перекинул через плечо берданку, взял стальную каску.
— Надеть, что ли? — спросил он друга.
— Надень, если охота.
Лукич примерил. Каска была тяжелая, давила в висках.
— А ну ее к богу.
Когда сборы были закончены, Ипат подошел к внуку, погладил его по голове.
— Ты тут за старшего остаешься. Смотри — не балуй, — сказал он. — Настя, за нас не опасайся. Мы, может, дня три проходим, а то и больше. В случае чего по оврагу вниз бегите к железной дороге, за болото, знаешь, где уголь жгли.
— Знаю, ходила за клюквой.
— Там вас немцы не достанут. Ну вот… так мы пошли.
Не останавливаясь и не оглядываясь, старики ушли в темноту. Настя долго стояла на месте, опустив руки, не то задумавшись, не то стараясь разглядеть сутулые фигуры партизан.
— Чего ты, Настя? — спросил с беспокойством Васька.
— А? Так. Думала, как они там.
— Чего теперь станем делать? — спросил через минуту мальчик.
— Спать надо. Утро вечера мудренее.
Настя заботливо сгребла угли, в надежде, что к утру затухнут не все и можно будет раздуть огонь. Залезла в землянку, где уже устроился на ночлег племянник.
Отрывисто и громко закричала птица: «И-и-и…»
— Сыч проклятый, — вполголоса сказал Ипат.
— Нас почуял, — еле слышно отозвался Лукич.
— Мы теперь с тобой тоже звери ночные.
Чего-то звякало в кармане у деда.
— Погоди. Патроны брякают.
Старики остановились. Ипат переложил патроны, подтянул пояс, посмотрел на луну.
— Смерти боишься, Лукич? — спросил он.
— В мои-то годы? Я уж давно свыкся. Три раза помирал. Меня смерть не берет. Один раз тонул — не потонул, на германском фронте били — не добили, а позапрошлый год хворал так, что уж гроб заказали. А к чему ты это спросил, про смерть?
Ипат двинулся вперед. Пройдя несколько шагов, заговорил вполголоса.
— Я думаю, что нет человека страшней, который смерти не боится. Он тогда надо всеми возвышается. А еще страшней тот человек, который на войне смерть ищет.
— Разве такие есть? — удивился Лукич.
— Есть. Я знал одного. На японской войне фетфебель был. Он в жандармских пограничных частях служил. Женился там и до того он свою жену любил, сказать невозможно. А как случилась война, он в плен попал, вместе с женой. Так вот на его глазах японцы жену зарезали. И знаешь, жизнь ему стала не мила. Убежал он из плена в ту же ночь. Что он там натворил, уму непостижимо. Хотел, чтоб его прикончили, сам на штыки лез, а смерть его не берет. Боится.
— Так он бы сам себя порешил.
— Нельзя. Грех. Он и то просил. Как заскучает, ночью и просит: «Братцы, убейте меня».
— Ну и что? Убили?
— У кого же рука поднимется. Живой остался. Все четыре Георгия получил за смелость… Потом ничего… отошел.
Лес заметно поредел. Теплый ветер еле шевелил ветки.
— Да… конечно, такой человек страшный, — прошептал Лукич. — А куда мы идем, Ипат? — спросил он шагавшего впереди друга.
— Надо до большака добраться. Там, я полагаю, наших найдем. Пройдем через Рыдлинский хутор, на балку.
Впереди послышались звуки, старики замедлили шаги, прислушались.
— Немцы.
— У нас в деревне.
Когда партизаны поднялись на высоту, где Васька с Настей попали под обстрел, перед ними развернулась неожиданная картина. Черная масса скрипя, лязгая, тарахтя тянулась по дороге. Войска. В деревне было большое оживление. В разных местах, судя по летевшим из труб искрам, чего-то топилось, вероятно кухни. Слышался гул человеческих голосов, в которых можно было различить отдельные выкрики команд.
— Большая сила, — с невольным почтением прошептал Ипат.
— Тысячная, — таким же шепотом согласился Лукич.
— Нам теперь и через дорогу не перебраться.
— Переждем.
Не выходя из леса, старики осторожно стали подбираться к дороге. Места изменились. Много леса вырублено. Ипат показывал пальцем на белевшие верхушки пней и большие кучи обрубленных сучьев.
— Чего-то строят.
За хутором рос молодой ельник вперемежку с лиственными кустами. По другую сторону дороги — поля. Туда и направились старики. Шум движущихся войск заглушал все остальные звуки. С каждым шагом приближаясь к дороге, партизаны двигались все медленней, осматриваясь по сторонам. Не наскочить бы на кого-нибудь. Наконец, нашли место, откуда была хорошо видна дорога. Залегли в кустарнике, стали ждать.
По дороге тянули артиллерию. Всяких размеров пушки, грузовики со снарядами, трактора с прицепами — казалось, конца-края им нет. Считали, считали старики, досчитали до ста с лишним, сбились и бросили.
Уже начинало светать, когда вместо пушек пошли танки, броневики, легковые машины. Через определенные промежутки шло несколько грузовиков с цистернами. Танки пугали своей неприступностью, но каждый раз, когда на дороге появлялись цистерны, старики переглядывались и, вероятно, одна и та же мысль мелькала в голове: «Вот бы поджечь». Они знали, как хорошо горит бензин, как он легко воспламеняется. Однажды во время пожара на МТС загорелась бочка с бензином, и это зрелище запомнилось им на всю жизнь.
Вдруг колонна оборвалась. Проскрипел последний трактор, скрылся за поворотом. Наступила тишина. Надо торопиться.
— Рискнем! — прошептал Ипат.
Как змея, прижимаясь всем телом к земле, подполз к дороге. Высунул голову из густой некошеной травы. Никого. Махнул рукой. Один за другим быстро перебежали по измятой дороге. Упали в рожь. Прислушались. Сошло.
Пока еще не взошло солнце, с дороги трудно заметить колыхание колосьев во время движения людей. Старики поползли. В глаза, нос лезли мошки, сухие комья земли бороздили грудь, но они ползли не останавливаясь. До восхода надо успеть переползти поле и скрыться в лесу.
Сзади, на дороге, опять послышались звуки моторов. С каждой минутой становилось все светлей. Взошло солнце. Еще немного и кончилось поле. За изгородью сразу начинался лес. Не поднимаясь с земли, подползли под жерди и только тогда, на корточках, перебежали к деревьям. Прислушались. На дороге по-прежнему двигались войска.
— Ну, что будем делать? — спросил Ипат.
— Не знаю, ты сам решай.
— Если день в лесу отсиживаться, много времени уйдет. Пожалуй, пойдем. В случае чего живым не сдаваться, а без нужды на рожон тоже нечего лезть. Держись ко мне ближе, — решил Ипат.
Сосновый сухой редкий бор плохо скрывал идущих. Старики, держа наготове, под мышкой, оружие, двигались перекатами. Пройдет Ипат шагов пятьдесят, станет. Осмотрится. Махнет рукой. Лукич идет столько же. Пока он идет, Ипат шарит глазами по лесу, не мелькнет ли где фигура врага. Когда Лукич станет за широкой сосной, Ипат двигается, а Лукич смотрит кругом. Медленно двигались партизаны и так тихо, что один раз Ипат чуть на зайца не наступил. Кинулся длинноухий в сторону, да с перепугу на Лукича наскочил. Отскочил в сторону, сел на задние лапы, уши кверху поднял, растерялся. Лукич махнул рукой. Бросился заяц бежать без оглядки.