Голос у него был хриплый, словно немного простуженный.
Здесь пароходы ходят, могут сшибить тебя, пояснил капитан.
Он хорошо разглядел лицо рыбака. Загорелое, с облупившейся кожей на носу и щеках, с дерзкими синими глазами, оно показалось ему неприветливым.
Сматывай-ка свои удочки, да поскорее
Синие глаза с насмешкой посмотрели на него.
Вот еще, охота была
«Ястреб» прошел мимо, оставив позади себя лодку. Капитан пожал плечами. Не хочет, как угодно. Ему-то, в конце концов, что за дело? Сшибут мальчишку за милую душу, сам не обрадуется
Это Вася, агрономов внук, сказал Иван Иваныч, обернувшись и глядя на мальчика.
Какого агронома?
Из Огурчиков.
Старика? оживился капитан. Это который летопись села пишет? Я его знаю.
Знал, внушительно поправил Иван Иваныч. Теперь это, можно сказать, одно и то же.
А что с ним?
В городской больнице. Еще зимой положили. Говорят, не сегодня-завтра концы отдаст.
Вот оно что
Капитан оглянулся и уже иным, сочувственным, потеплевшим взглядом проводил внука агронома. А тот стоял как изваяние, и бровью не повел. Удочка казалась навеки застывшей в его маленькой смуглой ладони.
В тот же вечер Петрович сказал капитану:
Завтра пойду навещу Порфирия Алексеича.
Кого? невнимательно переспросил капитан.
Агронома из Огурчиков.
Летописца?
Да, плох старик. Должно, последние дни доживает
Неожиданно для себя капитан решил пойти вместе с Петровичем. Но когда подошел к больнице, раздумал. В сущности, они были почти незнакомы. Старик мог бы даже удивитьсячего это к нему пришел малознакомый человек, с которым и пяти слов не было сказано.
Я подожду тебя, сказал капитан.
Петрович развел руками:
Твоя воля, Данилыч.
Капитан присел на лавочку, стоявшую под деревом возле ворот.
Было уже по-настоящему тепло. Деревья пушились светло-зеленой молодой листвой, в воздухе кружились завистливо жужжащие шмели и пчелы, косые лучи вечернего солнца отражались в спокойных водах Москвы-реки, и, глядя на всю эту весеннюю благодать, капитан невольно вздохнулумирать тяжело всегда, а особенно тяжело, должно быть, весной.
Он сидел задумавшись, опустив голову с чуть надвинутой набок фуражкой, и не сразу заметил подошедшего Петровича.
Петрович тяжело опустился рядом с ним. Глаза его казались очень светлыми, как бы начисто промытыми. Сухие губы плотно сжаты.
Он вынул трубку из кармана, рассеянно взглянул на нее.
Вот и простился, сказал тихо. Думал, не признает, нет, сразу признал
Плох? спросил капитан.
Петрович махнул рукой. Чего там спрашивать!..
Капитан поднялся.
Пошли?
Петрович не ответил. Прищурив глаза, смотрел мимо него, потом встал, кивнул кому-то:
Иди сюда, Вася.
Это был Вася, внук агронома.
Садись, посиди с нами.
Вася подошел, сел рядом. Лицо его, покрытое первым, уже стойким загаром, казалось строгим и печальным. Вокруг шеи повязан красный пионерский галстук.
Вы что, у деда были? спросил он.
Да.
Я тоже к нему.
Вася вынул из кармана папиросную коробку, показал ее Петровичу, снова спрятал.
Вот несу ему
Покурить просит? спросил капитан.
Слабая усмешка затеплилась в синих глазах мальчика.
Что вы! Я майских жуков поймал, покажу ему. Все-таки первые жуки, самые первые!..
Петрович вздохнул:
Вообще он природу сильно уважал
Да, серьезно сказал Вася. Это конечно.
Капитан пристально, не отрываясь, смотрел на хмурое лицо мальчика, на его сдвинутые брови, на круглый упрямый подбородок.
Долго собирал? спросил он мальчика.
Кого? Жуков?
Да.
Долго. Они ведь самые первые
Петрович отвернулся, поморгал, дергая клочковатыми бровями.
Иди, сынок, он тебя, наверно, заждался
Вася послушно встал. Петрович и капитан долго смотрели ему вслед.
Он что, совсем один останется? спросил капитан.
Пожалуй.
Петрович откинулся на скамейке.
Отец у него лет восемь тому помер от дизентерии, мать утонула, когда он еще совсем маленьким был
Пожевал губами, сплюнул через зубы.
Брат у него еще остался. Старше его, не то в Архангельске, не то в Мурманске рыбаком на сейнере плавает. Вот и вся его фамилия.
Ты знаешь брата? спросил капитан.
Нет, не знаю. Он, по-моему, как уехал лет десять назад, так и не приезжал ни разу. Даже отца хоронить не явился.
Значит, он совсем один остается, сказал капитан.
Вася-то? Один, в том-то и беда.
Нехорошо это, сказал капитан. Мальчику в такие годы никак нельзя одному.
Петрович стал тщательно выбивать пустую трубку о каблук.
Кто постарше, и тому тоже нехорошо.
Что верно, то верно, согласился капитан.
Петрович невесело усмехнулся:
Я вот один живу уж сколько лет. И ты тоже
Капитан сцепил пальцы обеих рук, внимательно разглядывая каждый палец, словно в первый раз увидел.
А я не хочу, сказал он.
Чего не хочешь?
Не хочу так жить больше. Хватит! Помолчал, добавил упрямо:Не хочу и не буду!
7
Когда схоронили старого агронома, капитан и Петрович выждали несколько дней, потом отправились к Васе.
В то утро капитан встал рано, едва рассвело, долго, тщательно скоблил щеки, потом отутюжил свою куртку, подшил свежий подворотничок.
Одевшись, он воровато оглянулся, будто кто со стороны мог его увидеть, подошел к зеркалу. Знакомое и в то же время словно бы чужое лицо глянуло на него узкими выцветшими глазами.
Впервые он долго, беспристрастно разглядывал себяморщины возле глаз, складки на лбу, поседевший, жесткий ежик волос.
«Староват ты, Данилыч, порядком староват»
Он огляделся вокруг. Тихо и чисто, зеленый полумрак от тополя за окном, тикают часы в углу. А со стены смотрят на капитана смеющиеся молодые глаза, как бы спрашивают в упор: «Что это с тобой, старина?»
Ничего, громко ответил капитан, и в этот момент открылась дверь. Вошел Петрович.
А и франт же ты, Данилыч! рассмеялся он от души. Гляди, как нафургонился!
Ладно, оборвал его капитан. Я тебе не картина, не разглядывай!
Петрович походил по комнате, зачем-то потрогал гирю часов, одернул скатерку на камоде.
Ему у тебя хороню будет
Они подъехали к Огурчикам на попутном катере. Дорога вела от берега в гору. Петрович шел очень медленно, то и дело останавливаясь.
Капитан легко подбежал к нему, взял под руку.
Держись!
Он чувствовал себя бодрым, почти молодым, словно и не прожил на свете пятьдесят лет с добрым гаком.
Петрович молча повел на него хитрым глазом:
Я-то продержусь как-нибудь, а вот ты-то не дрейфь, слышишь?
Слышу, ответил капитан и помрачнел.
Петрович угадал: капитан и хотел этой встречи, и не на шутку боялся ее.
Вася повстречался им возле дома. Шел медленно, обеими руками прижимая что-то к груди.
Вася, постой! крикнул издали Петрович.
Вася остановился.
Мы к тебе, сказал Петрович, подойдя ближе. Как, принимаешь гостей?
Идемте, сказал Вася.
Дом был просторный, рубленный «в лапу», с флюгером на крыше. Горница большая, светлая, вдоль стен полки с книгами, в углу тумбочка, на ней множество ящиков и картонок.
Дед травы собирал, шепнул Петрович капитану. В ящиках этих у него трав видимо-невидимо.
Вася подошел к почке, нагнулся, осторожно опустил руки.
Маленький, белый в коричневых пятнах пес сел перед ним на задние лапы. Черные, словно бусины, глаза его блестели.
Мы у фельдшера были, сказал Вася. Он лапой в капкан угодил
Вот как, сказал капитан.
Да, сказал Вася. Такой веселый, все ему надо, ничего не пропустит.
Петрович откашлялся для солидности.
Ладно. Об этом после, а теперь давай о деле
Вася удивленно поднял на него глаза:
О деле?
Однако ни о чем больше не спросил, сел за стол, как и подобает хозяину.
«Солидно держится, словно большой», одобрительно подумал капитан.