Отказали, да в утешение богатые дары прислали, сурово отрезал король, хлопнув сына по плечу. Дольше живут они, чем мы, для них что ты, что Инити дети еще. Ей двадцать пять, по-нашему перестарок, а у них до тридцати пяти женщина не рожает, лунные дни не наступают на кой тебе жена, что десять лет наследника не принесет да на пять лет старше? И будешь ты уже стариком, а она все еще молодой да юной.
Люба она мне, мрачно проговорил Седрик. Никого не хочу, кроме нее.
Ой, ой, захохотал король. Знаю, сын, я тоже кроме матери твоей видеть никого не мог; как увидел ее решил: моя будет. Но у них свой обычай, у нас свой; не в обиду они отказали, а по уму. А жениться тебе надо, да. Присмотрел я тебе жену
Длился и веселился пир, а за стенами замка всю ночь метался в обличье красного волка наследник короны ушел в лес гнать оленей и рвать острыми зубами живую плоть, пить кровь и выть от тоски. А через месяц женился он на светлой да голубоглазой Ольге, дочери сильного герцога тем крепче страна, тем вернее люди, и ушел воевать с очередным непокорным племенем. Уже через девять месяцев родила супруга ему первенца, и, хоть не был Седрик с женой ни ласков, ни жесток, за сына одарил ее вниманием сполна.
Но привычка уходить в лес волком и охотиться осталась с ним на долгие годы.
Опять понесло искорку дальше. Бой, снег, грязь, кровь. Седрик славу свою и отцовскую увеличивает, страну расширяет: не приведены еще к покорности ни Север, ни Юг, есть еще племена, не склонившиеся перед Рудлогами, есть еще куда Стену двигать. Не юноша уже мужчина рубит врагов, жжет их пламенем, и в глазах его ярость, и расступаются перед ним противники так ужасен его лик. Знают враги: когда входит будущий король в боевой раж, оборачивается он огненным вепрем и тогда не остановить его, и горе тем, кто попадет под его клыки.
Один из противников со спины подобрался, замахнулся и упал, сраженный клинком матерого зеленоглазого воина в доспехах с гербом старой династии Гёттенхольд. Кивнул блакориец союзнику и снова разошлись их дороги в этом бою. Потом, после победы, поделят они по чести завоеванные земли, и встанут Стены друг напротив друга, оставив тонкую нейтральную полосу между ними.
Вот и картинки мирной жизни. Разросся Иоаннесбург, много жителей пришло в него, привлеченных силой Рудлогов, а все равно не сравниться ему с драконьими городами. Здание МагУниверситета в столице выросло, взял его король под свое покровительство, выделил много золота на развитие. Собрали в него волшебников со всей страны, дали им учеников, в которых талант к волшбе замечен был. А через некоторое время старенький профессор продемонстрировал во дворце королю и его сыну переход-Зеркало.
Это как дверь, что можно открыть в любое место, тонким голосом вещал старик, к любому человеку. Давно мы над этим бились, и наконец получилось. Только должен открывающий знать человека, к которому идет, или место, куда хочет попасть.
А далеко-то пройти можно? спросил заинтересованный Седрик. В глазах его снова видно было что-то юношеское, как тогда, когда он взирал на чудеса Песков.
Зависит от силы мага, мой господин, горделиво ответил старый волшебник, кто-то на сто шагов, а кто-то и на дневной лошадиный переход. Никто так не может, даже в драконьем университете только чаши портальные придумали, а до переходов не дошли.
А к супруге моей сейчас открыть можешь? поинтересовался Седрик. Ты же ее видел.
Могу, величаво кивнул старик и начал шевелить пальцами. Открылось с тонким звоном Зеркало, профессор поманил королевского наследника за собой и вышли они в покоях будущей королевы. Та побледнела, закричала и лишилась чувств, а старший сын Седрика, даром что всего семь лет ему, нож схватил и над матерью встал: защитить, как положено мужчине. Отхохотался буйный сын Красного, жену по щекам похлопал, к груди прижал, сына похвалил да велел старику отмерить золота мешок за труды.
Прилетали к Седрику драконы, встречал он и Нории, и Энтери как самых дорогих братьев. Ни словом, ни жестом обиды своей не показывал наоборот, радушием их окатывал, словно стыдясь злости, что внутри жила, никуда не делась. И смотрел на него Нории задумчиво: видел он, как терзает что-то друга, которого полюбил всем сердцем, а Седрику казалось, что не спокойствие, а высокомерие светится в глазах гостей, что относятся они к нему как к мальчишке. Не менялись совсем дети Песков, хоть Нории родился еще при прадеде Седрика. У наследника трона уже и первые морщины у глаз пошли, а драконы все так же были молоды. И ни разу не спросил Седрик про Инити, не излил обиду, не дал зажить нарыву. Так бы поругались да помирились по-мужски, за дракой и вином, но нет. Гордость не позволила, что всем Рудлогам в довесок к огненному нраву дана.
Огненную искорку снова подхватило ветром времени и выбросило из чадящего факела в темной пещере. Посреди пещеры стоял странный камень, похожий на широкую мраморную чашу с двумя ручками-рогами. Полумесяцем поднимались высоко вверх эти острые и тонкие вершинки, похожие на клинки, и по ним текла кровь из ладоней бородатого черноволосого мужчины со светящимися глазами того самого, что помог в битве Седрику Рудлогу. Только что он сам положил на острия руки и нажал и застонал сквозь зубы, когда камни пробили ладони.
Кровь собиралась в углублении между «рогами» и впитывалась в камень, и очень это все напоминало ритуал, который проводила королева Ирина на глазах у старшей дочери.
Долго текла кровь, пока наконец чаша не полыхнула чернотой и не втянулись в нее клинки-острия. Лишь тогда мужчина, бледный, почти обескровленный, опустился на пол без сил. И тут же со всех сторон из темноты пещеры полетели к нему летучие мыши прикасались, отчаянно пища, и сыпались, сыпались на землю, мгновенно иссыхая.
Через несколько минут человек пошевелился. Разгреб гору летучих мышей и пошел к выходу. Глаза его приобрели обычный зеленый цвет.
Вышел он из пещеры у подножия горы, где ждали его верные люди. Поклонились ему, накинули на плечи мантию черного и серебряного цветов цветов старой династии Гёттенхольд, подали меч и подвели коня, и он, зычно рыкнув что-то, понесся вниз по склону к густому лесу, что покрывал землю до самого горизонта.
Искорка пометалась на ветру и вдруг оказалась в другом месте, в богато украшенном зале. Стоял у стены трон, а на троне сидел тот самый, зеленоглазый. Король блакорийский. За его спиной висел на стене большой щит с гербом старой Блакории: черным вороном на фоне двух изогнутых клинков на серебряном поле. Рядом с королем расположились еще несколько людей все пожилые, матерые, как он сам.
В этот раз еще хуже, скупо роняя слова, говорил король Блакории. Алтарь-камень много взял. Слабеет наша сила, слабеет Стена; сколько пройдет, пока падет она и станем мы легкой добычей для соседей? А если, как и предсказано, род наш иссякнет и кровь ослабнет без влияния господина нашего Черного Жреца?
Мой король, Виланд, басовито вступил один из сидящих, говорил я тебе: нужно было выкрасть дочь Вельгина, стала бы она тебе женой, смог бы позвать Жреца из небытия. Раз уж Рудлог отказал тебе, когда ты честь по чести ее руку просил.
Вельгин против бога своего не пошел, невесело усмехнулся блакорийский монарх, а сейчас поздно по покрытой кобыле сокрушаться, Герман. Рудлог хитер: прознал, что нужна она мне, но не стал дразнить, выдал Саину замуж. Ждать, пока у Рудлога еще дочери родятся, некогда, так что нужен нам Рубин.
Рубин сейчас на Маль-Серене, угрюмо напомнил еще один из советников. Бабы стерегут его пуще, чем свою царицу, да и никто из соседей нам его добровольно не отдаст.
Запрещено, кивнул Виланд Черный. Но следующий в очереди Рудлог, за ним Пески, и что нельзя сделать силой, можно сделать хитростью. Если выйдет все, как я задумал, то и Рубин у нас будет, и трон Рудлога пустым останется. Не простят драконы оскорбления. Их ослабим а там, глядишь, и пророчество сбудется. Полно нам ждать, пока боги решат, пора и самим дело делать
Искорка хотела послушать еще, но снова сменилась перед ней картинка. Похороны. Ярко горели костры на старом кладбище, провожая могучего короля Вельгина в последний путь. Король Седрик стоял рядом с супругой тонкой, молчаливой. По правую руку от нее старший сын уже юноша, лицо один в один с молодым королем; по левую младший вот-вот стукнет ему десять годков.