Повинуясь мимолетному порыву, я освободила злосчастные волосы из плена и позволила им свободно струиться по плечам. Достав из сундука Хельги черепаховый гребень, стала расчесываться, глядя на себя в зеркальце. Занятие настолько меня поглотило, что я не сразу поняла, что уже не одна в комнате. Ощущение пристального взгляда вывело из созерцательного настроения, и я обернулась.
Прислонившись к дверному косяку, в ленивой расслабленной позе на пороге стоял Снорри. Я уловила в выражении его лица нечто странное, чего раньше не замечала. Это настолько вывело из равновесия, что мои корявые руки задрожали и выронили зеркало. Сердце едва не выпрыгнуло из груди. Что я наделала? С паническим ужасом смотрела на осколки, поблескивающие на грубом деревянном полу. Бросилась собирать их, охваченная безумной надеждой, что их можно склеить, и, естественно, порезалась. Как же иначе? Я же ходячее недоразумение. Слезы ручьем хлынули из глаз. Я сидела, вытянув перед собой сочащуюся кровью руку, и не знала, что делать. Если бы этого всего не видел Снорри, можно было бы сделать вид, что я тут совершенно не причем. Но этот гаденыш вскоре растрезвонит всей семье о моем очередном проступке.
Снорри вдруг оказался на полу рядом со мной и взял за раненую руку. Сквозь слезы я взглянула в его лицо и заметила, что он побледнел. Почему-то почувствовала волнение от его близости. Мне было приятно прикосновение его горячей руки с длинными тонкими пальцами. Я украдкой залюбовалась игрой света и теней в выразительных серых глазах. Никогда раньше не замечала, какие у него длинные пушистые ресницы, им могла позавидовать любая женщина. На щеку Снорри упала длинная светлая прядка, мне захотелось убрать ее ему за ухо, я едва сдержала непонятный порыв.
У тебя есть чем перевязать? спросил он напряженно, а я так удивилась заботе с его стороны, что не могла и слова сказать.
Я тебя спрашиваю: есть чем перевязать? повторил он вопрос уже с раздражением.
Я поспешно достала здоровой рукой из нашитого на платье кармашка платок и протянула Снорри. Он обвязал его вокруг раны, ткань мгновенно пропиталась кровью. Снорри взволнованно воскликнул:
Может, за лекарем послать?
Я в изумлении уставилась на него.
Да ты что, это просто порез, ничего страшного. Уже через полчаса я и чувствовать ничего не буду.
Так много крови протянул он.
Можно подумать: ты никогда не резался. Во время твоих занятий, небось, крови побольше было, и раны посерьезнее, усмехнулась я, склонив голову набок.
Почему-то мне была приятна его забота, хотя я боялась признаться в этом даже самой себе. За издевательским тоном я старалась скрыть собственное волнение. Пусть лучше думает, что я насмехаюсь над его чувствительностью.
Его лицо приняло холодное отстраненное выражение.
Если ты уверена, что ничего серьезного, делай, как знаешь. Мне некогда с тобой нянчиться.
Никто тебя и не просил, разъярилась я.
Вот и все, очарование развеялось, как дым. Наверное, мне просто показалось, что в Снорри есть что-то хорошее.
Он напоследок взглянул на меня и вышел, а я снова стала собирать осколки. Куда же их деть? Нужно выкинуть незаметно, вдруг никто и не хватится. Снорри Руки опустились. Какая разница? Он все равно расскажет о том, что произошло. Наверняка, уже побежал к Хельге. Я оставила все, как есть, лишь задвинула осколки под кровать в безумной надежде, что это отсрочит мою кару, и бросилась к выходу. Пережду бурю возле ручья, а к вечеру может страсти улягутся, и наказание будет не таким серьезным.
* * *
Я лежала на траве, уставившись в небо, и грызла сладкий стебелек. Настроение было паршивое, я снова и снова переживала то, что случилось, и чувствовала себя все хуже. Рука уже почти не болела, в отличие от бедного сердца, терзаемого муками совести. Я боялась не столько наказания, сколько грусти и разочарования в прекрасных глазах Хельги. Никогда не слышала от нее ни одного плохого слова, получала от приемной матери только ласку и добро. Хорошо же я ей отплатила. Захотелось умереть или оказаться отсюда как можно дальше. И зачем только на свет появилась? Из глаз хлынули слезы, вызванные жалостью к себе. Ну вот, снова. И почему я такая ранимая, чуть что реву в три ручья.
Жители севера Норнвальдена должны быть сдержанными и сильными, как нам завещали великие норны. Иначе не выжить на этой земле, где после короткого лета наступает суровая и долгая зима. Мы должны работать, как проклятые, чтобы накопить достаточно запасов и не голодать, когда наступят холода. Урожаи здесь не такие большие, основной промысел составляет охота и рыбалка, которой занимаются мужчины. А мы, женщины, должны заготавливать впрок: вялить, солить, коптить, делать сыры. И зимой тоже работы хватает: нужно починить то, что прохудилось за лето, обработать шкуры, прясть и ткать сукно для одежды. Весной все, что удастся изготовить, можно отдать на продажу. У некоторых богатых одальсбондов есть собственные корабли, которые они используют для торговли или военных походов. Фрейвар не относился к таким землевладельцам, но наш сосед Аудун охотно оказывал услуги посредника, продавая товар.
Я слышала разговоры Хельги и Фрейвара о том, что они хотят породниться с родом Аудуна, женив Стейнмода на дочери соседа. Юноша сопротивлялся, говоря, что пока не готов обзаводиться семьей. На время его оставили в покое, но зная тяжелый нрав Фрейвара, можно не сомневаться, что все равно будет так, как скажет он, и скоро в одале появится новый жилец. Я вспомнила, как Хельга говорила, что хочет подарить жене старшего сына самое дорогое, что у нее естьзеркальце в серебряной оправе, которое досталось ей таким же образом от свекрови. Эта мысль еще больше усугубила мои страдания. Я закрыла лицо руками и еще сильнее заплакала.
Кто-то осторожно коснулся плеча, я поспешно отняла руки от лица и обернулась. Это оказался Стейнмод. Если бы я его не знала, то легко бы приняла за обычного крестьянина. Стейнмод не любил излишеств в одежде и носил обычную белую рубаху и узкие штаны. Даже куртку не наделприрода в последнее время радовала теплом. Совсем некстати я сравнила его со Снорри, уделяющим большое внимание внешнему виду. Почему я вспомнила о Снорри? От досады нахмурилась. Стейнмод, видимо, подумал, что его появление вызвало такую реакцию, и расстроенным голосом произнес:
Я тебе помешал?
Он теребил край сорочки, словно не знал, куда девать руки.
Нет, что ты, я улыбнулась и приподнялась с травы, усаживаясь. Волосы тяжелым плащом скользнули по плечам и спине. Совсем забыла, что не успела привести их в порядок.
Стейнмод не сводил с меня загоревшихся глаз. Он судорожно сглотнул и повел плечами.
Я никогда не видел тебя такой, произнес он, устраиваясь рядом.
Какой? На ведьму похожей? усмехнулась я и приняла грозный вид.
Пожалуй, да, после небольшой паузы сказал он, бережно прикасаясь к моим волосам и убирая за ухо. Наверное, так и должны выглядеть ведьмы.
Его взгляд показался по-щенячьи восторженным.
Как «так»?
Так волшебно.
Он потянулся к моим губам, а я оттолкнула его:
Ты чего? Спятил, что ли?
Я вскочила и побежала прочь, не слушая, что он мне кричит вслед. Все во мне кипело от негодования и осознания неправильности происходящего. Я всегда относилась к Стейнмоду, как к брату. Проявления подобных чувств с его стороны казались противоестественными, хоть между нами и не было кровного родства. И что это нашло на скромнягу Стейнмода? Или со Снорри решил пример брать? Ну так не на ту напал. Я не какая-нибудь доверчивая арендаторская дочка, которая от двух ласковых слов готова растаять. А я его еще другом считала.
У порога я столкнулась с Асне, которая выругалась при виде меня:
Ты куда несешься, оглашенная? Только посмотри на себя. Чего патлы-то распустила? Курам на смех. А ну иди, приведи себя в порядок.
Я старательно искала на ее лице другие причины для недовольства, помимо моего внешнего вида, но к своему удивлению, не нашла. Странно, неужели, Снорри не проболтался? Я была так поражена, что ни слова не сказала Асне и прошла в дом.
Глава 7
Рунгерд
Остаток дня я вела себя тише воды ниже травы. Помогла Гуде на кухне, едва не спалив ее коронный мясной пирог, разбила пару тарелок. Во время уборки залила грязной водой свежевыстиранное белье. В общем, старалась, как могла, за что получила очередную порцию проклятий от Асне. А потом, в осознании собственной никчемности, села за прялку, творя что-то невероятное с несчастным комком шерсти. Все это делала с таким безучастным и грустным видом, что добрая Астрид даже спросила, что случилось. Я сказала, что ничего, и вновь с остервенением попыталась придать измочаленной шерсти подобие клубка. Результатом усилий стала лишь открывшаяся ранка на руке, замызгавшая и то, что мне все-таки удалось сделать. Бросив все, я забилась в уголок и больше ни к чему не прикасалась до самого ужина.