Струны пути - Влада Медведникова

Глава 1. Вспышка

1.

Он запрокинул голову, взглянул на небо.

Звезды мерцали, равнодушные, далекие. И чужиегде очертания, знакомые с детства, где указывающие на север вехи?

Но он всмотрелся, узнал.

Узор созвездий изменился. Колесница вытянулась, изогнула дышло. Птица распластала крылья, Змей раскинулся, окунулся в сияющие воды небесной реки. А других и вовсе было не различить, и не поймешь теперь, где север, где юг. Звезды сместились, исказили свой ход,  сколько же времени прошло? Сотни или тысячи лет?

Он глубоко вздохнул, пробуя воздух на вкус. Сумрачные запахи зелени и хвои,  кругом чаща, нехоженая, древняя. Тень влагинеподалеку озеро или река. Он не помнил ни леса, ни озера, но последние дни болезни были подернуты темным маревом, он мало что видел и понимал тогда.

Он повернулся, пошел обратно к гробнице. Земля под босыми ногами была сухой и теплой, молила о дождях, отзывалась на шаги. Звезды сдвинулись с места, но земля осталась прежней, помнила его.

Не могло быть иначе.

У входа в гробницу остановился, прикоснулся к стене. Он помнил пирамиду, лазоревые и зеленые ступени, бесконечную лестницу, качающиеся носилки, пение заклинателей, развевающиеся молитвенные ленты. И небополуденное, ослепительное. Глаза жгло, боль разрывала грудь, но он смотрел вверх, в синеву, и знална вершине пирамиды его похоронят, закроют в гробнице. Там его ждет сон, а во снеисцеление или гибель.

Но здесь не было пирамиды, лишь скала, расколовшаяся, чтобы выпустить его на свободу. И три ступени, ведущие в глубину. Он помедлил мгновение и спустился, вернулся в чертог, скрывавший его все эти годы.

Здесь еще не угасла сила заклятий. Дрожала в льдистом свете кристаллов, холодила дыхание. Было тихо, но чудилось, что со всех сторон доносится его имя, беззвучно, неумолчно: Чарена, Чарена.

В глубине бронзового зеркала качнулось отражение.

Он изменился сильнее, чем звезды. Черные волосы побелели, лишь одна прядь осталась прежней. Темные глаза стали почти прозрачными, будто морская вода. Даже ресницы и брови побледнели, болезнь украла весь цвет.

Никто не узнает меня. Чарена замер, вглядываясь в отражение. Но все умерли, те, кто меня знал.

Слишком долгий срокдаже небо иное. Но он жив, а значит жива и империя.

Но что с ней было, пока его скрывала гробница? Спала ли империя вместе с ним или крепла, росла и сражалась? Кто правил после него? Или никто не осмелился занять его трон, не решился надеть тяжелые браслеты и медальоны? Может быть, в страхе перед проклятьем и болезнью знаки власти замуровали здесь?

Чарена огляделся, ища их.

С каждым мгновением чертог казался все тесней. Воздух наливался затхлостью, свет кристаллов то затухал, то разгорался, волшебство таяло. Молитвенные ленты, висевшие под потолком, одна за одной провисали, с шуршанием падали на каменное ложе. Еще немногои рассыпятся на нити.

Пора уходить, пока все здесь не превратилось в пыль.

Возле зеркала он заметил сверток, придавленный тускнеющим кристаллом. Наклонился, осторожно взялбыл почти уверен, что сейчас ткань распадется в руках. Но она оказалась прочной, прохладной и скользкой. Широкие штаны и рубаха, сине-зеленый переливающийся шелк, узор по краю рукавов, вышитый пояс. Облачение императора.

Чарена оделся и в последний раз окинул взглядом гробницу, но не увидел ни браслетов, ни медальонов. Значит, они там, где и должны бытьв сердце империи, в столице. И его путь лежит туда.

Снаружи донесся шелест шагов, знакомая звериная поступь. Едва веря, Чарена поднялся по ступеням, вынырнул из тесной духоты в теплую ночь. И замерперед ним стоял волк. Смотрел внимательно, глаза отливали желтым, густая шерсть серебрилась в звездном свете. Время словно застыло,  всего на миг,  а потом волк принюхался, подбежал, ткнулся носом в протянутую ладонь.

Чарена наклонился, коснулся его головы. Рука утонула в белой шерсти.

 Кьони,  тихо проговорил Чарена,  я думал, вы все умерли.

С ранних лет, сколько он себя помнил, белые волки, кьони, следовали за ним. Приходили без зова, приветствовали как вожака и друга, исчезали и возвращались. В годы процветания империи сбегались в столицу, лунными тенями проносились по садам и верандам дворца. А потом,  когда болезнь пожирала Чарену, отравляя небо и землю,  выли и умирали на ступенях широкой лестницы, на пороге его дома и в тронном зале. Казалось, все они погибли, все до единого, и в мире не осталось больше ни одного белого волка.

Но вот кьоникак и прежде, рядом.

И как прежде в глубине земли переливались незримые жилы. Сила, кровь мира неслась по ним, билась в такт с ударами сердца, таящегося в недрах. Пути, дороги земли. Чарена закрыл глаза, прислушиваясь к ним.

И только теперь понял, что все еще слаб. Он различал лишь сияющие тени потоков, звенящий отголосок волшебства. Их отсветы пронзали воздух, тянулись на юг и восток.

 Пора,  сказал Чарена.

Словно соглашаясь, кьони повернулся и побежал вперед.

Вместе они дошли до озера. Земля под ногами сменилась песком, лес расступился, открыл темный простор. Вода тихо плескалась, дышала прохладой и запахом ила. До рассвета еще было далеко, и Чарена понял, что устал. Едва очнулся, прошел краткий путьи уже не в силах ступить ни шага.

 Завтра,  сказал Чарена и лег на землю.  Завтра пойдем дальше.

Кьони вытянулся рядом. С ним было спокойно, ничто не страшило: ни усталость, ни память о болезни, ни дремота, неотвратимо накатывающая под плеск волн. Она была прозрачной, легкой, так непохожей на забытье во мраке гробницы.

Чарена вновь взглянул на звезды, на вытянутые очертания Колесницы, на Птицу, раскинувшую крылья,  и позволил душе ускользнуть из яви.

Он заснул, и впервые за тысячи лет к нему слетелись сны. Они парили, мерцали ночными огнями, глазами волков и нитями дорог, а утром растаяли без следа.

2.

 Где же мы, кьони?  спросил Чарена.

Волк глянул на него и приник к земле, будто ища потерянный след.

Чарена проснулся на рассвете, но не сразу отправился в путь. Сперва медлил, собирался с силами, прислушивался к себе и к миру вокруг. Смотрел, как светлеет, розовеет небо над лесом, как вьется над водой мошкара и мальки снуют на мелководье. Слушал, как шуршит тростник и перекликаются птицы, встречая утро. И пытался различить, не прячется ли в груди тень болезни, не притаилась ли она возле сердца. Искал тлеющую лихорадку и не находил. Тело было слабым, но легким, голод тихо скребся внутри,  словно Чарена не болел, а постился в уединении и теперь, очистившись, и возвращался к людям.

Но как найти к ним дорогу?

Места казались дикими, необжитыми. Лес подступал к берегам озера, а оно изгибалось, тянулось вдаль. Ни домов, ни причала, ни сушащихся сетей и рыбачьих лодок,  лишь водная гладь и темные сосны. Чарена попытался вспомнить, где была возведена его гробница, но как довериться памяти о днях, полных жаром и бредом? «У западных рубежей, там, где место покоя»,  подсказал давно умолкший родной голос.

Быть может, и правда. За западным рубежом почти не было селений, лишь охотники бродили в чащах. А дальше к северу исчезали и леса, земля, бесплодная и твердая, не успевала прогреться за короткое лето. Такую не вспашешь, не дождешься всходов.

Но здесь было жарко.

Когда солнце показалось над верхушками деревьев, Чарена поднялся, пошел вдоль берега. Волк то неслышно ступал рядом, то нырял в заросли тростника или убегал в лес, петлял среди стволов. Но возвращался, раз за разом, словно его тянуло к Чарене.

Сколько осталось белых волков, есть ли у этого кьони стая? Так легко поверить, что по лесу скользят бесшумные тени. Множество волков, а среди них одиногромный, с косматой мордой и широкими лапами. Мчится по следу, все ближе, ближе.

Чарена зажмурился, тряхнул головой, прогоняя мечты. Ки-Ронгего верный спутник, кьони, с которым он прошел дороги империи от края до края,  давно мертв. Приблизился к подножию трона, рухнул и не поднялся, и тогда Чарена не смог больше обманывать себя. Понял, что смертельно болен.

Ни к чему обманываться и сейчас. Как бы он ни хотел увидеть Ки-Ронга, Карионну, друзей и помощниковэто невозможно. Их унесла река времени, и здесь теперь другие люди и другие волки.