Любовь не имеет ко мне отношения.
Как говорят некоторые уголовники: «Любовь для менякак мина по борту!» Понимаю.
Ничего ты не понимаешь.
Ну, вот только оскорблений не надо! Она погрозила ему пальцем. Мы с вами еще не настолько близки, чтобы я прощала выпады и уколы в свой адрес. Но, очень возможно, что со временем
Идрис опять рассмеялся. В свете луны блеснули зубы, странно белые и молодые.
Ну вот, вы снова хохочете! Почему?
А ночь теплая, потому и смеюсь. А тыдура.
Лиаверис гневно охнула и отступила на шаг назад.
Идрис, широко взмахнув рукой, обрызгал ее с головы до ног. Переливчатый шёлк облепил тело, обрисовав все подробности, которыми она так гордилась.
Отчего-то ей стало невыносимо страшно. Защекотало на головеЛиаверис догадалась, что собираются встать дыбом растрепанные и мокрые волосы.
«Ве-е-ера!» опять донеслось издали.
Лиаверис развернулась и ринуласьбосиком, приволакивая ногу, оступаясь на влажной гальке, словно подбитая чайка, на этот зов. Как на свет. На спасение.
Глава 12. Свидание
Не хочу говорить на эту тему, отрезал Шимон. Молчи.
Зеу замолчала.
Они лежали на траве, подстелив куртку Шимона. Было поздно, далеко заполночь, но лагерь еще шумел полной жизнью, бурлил, хохотал, вскрикивал.
Сегодня Шимон неожиданно одарил ее своей благосклонностью, что случалось третий раз за все время, предложив прогуляться до ближайшей полянки, укромно защищенной деревьями и от морского ветра, и от праздношатающихся островитян. (Это было тем более необычно, что весь ссыльный народ нынешней ночью отводил душу, расслаблялись каждый на свой лад, радуясь панике в рядах начальства и сквозняку свободы.)
Зеу хотелось растянуть минуты, продлить свидание до бесконечности. Но молчать не хотелось. Ее тянуло гладить его лицо, целовать брови, лохматить волосы и говорить. Рассказывать о себе, узнавать что-то о нем, делиться, смеяться
Сильнее всего Зеу мучилась от того, что Шимон разговаривает и смеется по большей части не с ней. (Что он целует не еешут с ним. Это можно вытерпеть. Хотя тоже больно. Больно, больно)
Зеу заговорила и, конечно же, невпопад. Она спросила, как может Шимон быть приятелем такого отпетого негодяя, как Губи. Он ведь даже хуже Идриса, потому что Идрис, по крайней мере, не прячет свою сущность.
Шимон нахмурился и заявил, что не позволит плохо говорить о своих друзьях.
Запомни, он приподнялся на локте, выбирая между женщиной и другом, Шимон выберет друга. Всегда, в любых обстоятельствах. И даже когда я выбирал между любимой женщиной и другом, я выбрал друга.
Но разве он тебе друг?
Теперьда.
Шимон оборвал разговор, и оба молчали. Становилось прохладно. Равнодушные звезды рассматривали их с темно-коричневого неба, наполовину занавешенного бахромой лиственниц. Стрекотали бессонные насекомые. Шуршал галькой прибой.
Зеу поежилась и тихо вздохнула. Шимон примирительно обхватил ее за плечи и притянул к себе. Трава была мокрая, и сырость понемногу проступала сквозь куртку.
Шим ты любишь Нелиду?
Не-а. Я никого не люблю. Раньше что-то такое охватывало, бывало. Не сильнотак, слегонца. Как насморк. Теперь вылечился насовсем, к счастью.
А зачем ты тогда с ней
Хочется, просто ответил он. Я люблю женщин. Женщин вообще, а не кого-то в особенности. И девушек, он мечтательно пощелкал языком. Только их здесь нет, к сожалению, девушек. А Нелида к тому же еще и баба неплохая. Как человек. Как любовница тоже ничего.
Зеу отвернулась и уткнулась лицом в сырую траву. Она лежала головой на его руке, и рука эта небрежно перебирала ей волосы и щекотала за ухом. Она коснулась губами запястья с шершавой кожей. (Поцеловать? Укусить? Сильно-сильно ударить?..)
Ну перестань, перестань. Сама же заговорила на эту тему. Не нужен мне никто. Ни девушки, ни бабы. Успокойся.
«Зеленоглазая язва. Единственное, что у меня есть. И без чего я не могу жить. Чего у меня нет, но что можно обнять, погладить, обмануть себя на несколько минут призраком обладания» Зеу придвинулась ближе и прижалась к Шимону, чтобы чувствовать его тепло. «Всякого люблю его, всякого, грязного, пьяного, хриплого, со всей его сворой любовниц, грубо-животных приятелей, сальных острот» Она закрыла глаза и вжалась лицом в жесткую грудь, на которой лежала. И молилась мысленно в ночную тьму, отрешаясь ото всего, отворачиваясь хоть на несколько минут от реальности. «Не отнимайте у меня, боги, этого зеленоглазого мальчика. Развратного, наглого, единственного»
Пусти, не дави так. Трудно дышать, Шимон заворочался, высвобождаясь.
«Ши-мон!» донесся чей-то крик со стороны лагеря.
Это Губи, Шимон приподнялся и закричал во всю мощь легких: А-а-у! Губи! Сюда!
Зеу вскочила и с ненавистью посмотрела в темноту, откуда доносился протяжный голос. Мысленно она желала Губи сломать впотьмах ногу, хребет, шею, провалиться в болото, заблудиться и не найти их в густых зарослях. Но Шимон продолжал кричать и свистеть, и вскоре Губи вломился на их поляну прямо сквозь кустарник. Увидев Зеу, он удивленно хмыкнул.
А Лиаверис как же?
ЧтоЛиаверис?..
Не подходила к тебе? Губи отряхнул брюки от налипшей хвои, а затем бесцеремонно развернул Зеу за плечи в сторону лагеря. Свободна, барышня.
Зеу оглянулась на Шимона. Тот с радостно-оживленной гримасой не сводил глаз с приятеля. Она пошла, стараясь двигаться с достоинством и безмятежно. Но с лицом ничего нельзя было поделать. С душой ничего нельзя было поделать И жить не хотелось.
Она прошла немного по тропинке, ведущей в лагерь, потом повернула обратно и вошла в заросли. Ощупывая стволы и ветви перед собой, стараясь не хрустнуть, добралась до места, откуда были слышны слова, произносимые на поляне. Опустившись на корточки, замерла, затаила дыхание.
Зеу не было дела до Губи и его грязных тайн, но она должна была знать, чем живет и дышит Шимон. Ей мало было изредка встречаться с ним, впитывать торопливые ласки и говорить о лагерных пустяках. Ей нужно было его всего, полностью! Войти в его мир, разделить его радости, стремления и заботы, дела его, может быть, не вполне светлые, ведь это обязательно, без этого нельзя. И почему именно с ним подружился подонок Губи, ведь разница в возрасте у них не менее пятнадцати лет? Почему именно ему принес доверить свои жутковатые секреты?.. Она не может не знать, она обязана знать.
Зеу сжала ладонями плечи, впилась пальцами, стараясь хоть немного защититься от стылого воздуха, которым дышал ночной лес.
«Ты мой. И тысячу женщин пропустишь ты сквозь себя, и ни одну не запомнишь, ни одна не останется в тебе. А я буду вечно. Пусть даже ты не догадаешься об этом, не почувствуешь. Вечно. Потому что ты мой».
Наверное, она так смертельно прикипела, привязалась к Шимону от патологического одиночества. У нее никогда не было ни единого человека, который бы ее любил. (Разве что мама, но совсем недолго, до кожаного ремешка.) Ни подруги, ни брата, ни возлюбленного. Ни даже приятелей в школе. В классе Зеу была изгоем: нелюдима, угрюма, к тому же одета нищенски. (Обноски были не следствием недостатка средств, но воспитательным приемомза плохо вымытую посуду или тройку в дневнике.) Таких обычно дразнят и травят. Особенно невыносимым выдался седьмой класс. Зеу стала прогуливать, часами бродила по улицам вместо уроков, но вышло еще хуже: его вызвали к директору, а вернувшись, он остриг ей волосы под корень, а потом лучше не вспоминать.
Я тебя ищу, понимаешь, по всему острову. Бегаю, ноги тружу
А зачем искать? удивился Шимон. Мы ж только час назад виделись. Я еще махнул тебе, да ты не подошел.
Час назад я был занят. А сейчас созрел, чтобы пообщаться с тобой. Есть серьезный разговор.
Ну валяй, раз серьезный, Шимон подвинулся, и Губи уселся рядом на куртку. Кстати, что ты там плел насчет Лиаверис?
Ерунда! Что-то вроде бешенства матки.
А я при чем?! Шимон фыркнул с возмущением.
Ты ни при чем, Шим, не волнуйся. И вообще, я не про эту дурочку пришел говоритьпросто к слову пришлось. Есть более важная тема.