– Надо сказать, павильон действительно похож на ангар. Или ангар похож на павильон. Развешивай вывески на свой вкус – и добро пожаловать, японский друг.Банзай!
– Потрясающе! – воскликнула секретарша.
– Ты уволена, – сказал он. – Что?
– Печатай письмо, я продиктую.
– Опять письмо?
– Мистеру Сиду Голдфарбу.
– Да ведь он сидит выше этажом.
– Ты не рассуждай, а печатай. Голдфарбу, Сиднею. Уважаемый Сид. Нет, зачеркни. Просто "Сид". У меня нет слов. Что, черт возьми, происходит? В восемь утра прихожу к себе в кабинет, который до сих пор находился в стенах студии "МГМ". Около двенадцати спускаюсь в столовую – а там Хьюз тискает официанток. Кто додумался пустить его к нам?
– Вот именно, хотелось бы знать, – поддакнула секретарша.
– Ты уволена, – бросил Джерри Вулд.
– Диктуй дальше, – сказала секретарша.
– Уважаемый Сид. На чем я остановился? Ага, вот. Сид, почему нас не поставили в известность, когда планировался этот камуфляж? Помните старый розыгрыш? Нас всех отправили в дозор, объяснив, что по бульвару Калвер вот-вот поплывут айсберги, велели приходить с семьями, с братьями-сестрами – с родными и двоюродными. Сегодня этот гнусный айсберг уже здесь. На нем теннисные туфли и авиаторская кожанка; под усами прячется похотливая усмешка. Сидней, я отдал студии двенадцать лет и отказываюсь понимать… э-э-э… черт, закончи там как-нибудь. "С уважением". Нет, "с уважением" не надо. "С возмущением". Именно так: "с возмущением". Давай сюда, я подпишу.
Выхватив письмо из машинки, он занес авторучку.
– Отнеси наверх и швырни ему через порог.
– За такое письмо убить могут.
– Лучше быть убитым, чем уволенным. Она не двигалась с места.
– Ну, в чем дело?
– Жду, пока ты остынешь. Скорее всего, через полчаса тебе захочется порвать это письмо на мелкие клочки.
– Я не остыну и не захочу порвать письмо. Ступай.
Но секретарша сидела в той же позе и в упор смотрела на Джерри Вулда, пока к нему не вернулся обычный цвет лица, а в углах рта не разгладились, жесткие складки. После этого она спокойно сложила письмо и разорвала его раз, другой, третий, четвертый. Обрывки полетели в корзину для бумаг.
– Сколько раз за сегодняшний день я тебя уволил?
– Всего ничего – трижды.
– Еще один раз – и можешь подыскивать себе место. Соедини-ка меня с заводом Хьюза.
– Я все думаю: когда же до тебя…
– Ты не думай, а звони.
Она полистала телефонный справочник, подчеркнула нужный номер и подняла глаза:
– Кто конкретно тебе нужен?
– Господин миллиардер в теннисных туфлях и авиаторской кожанке.
– Неужели ты полагаешь, что он сам отвечает на звонки?
– А ты расстарайся.
Секретарша расстаралась: пока он стоял у окна и грыз ноготь, наблюдая за ходом работ, она вела какие-то переговоры.
– Убиться можно, – недоуменно сказала она через пару минут, прикрыв трубку ладонью. – Он у аппарата! Собственной персоной!
– Нашла время шутить! – огрызнулся Джерри Вулд.
Пожав плечами, она подвинула к нему телефон. Он схватил трубку.
– Алло, кто говорит? Как вы сказали? О, добрый день, Говард, то есть мистер Хьюз. Конечно. Вас беспокоит студия "МГМ". Кто я такой? Вулд. Джерри Вулд. Что-что? Вы и так расслышали? Вы смотрели "Возвращение на Бродвей"? И "Годы славы". Ах да, ведь вы стояли во главе студий "РКО", верно? Конечно, конечно. Видите ли, мистер Хьюз, у нас возникла небольшая проблема. Постараюсь изложить коротко и ясно.
Он умолк и подмигнул секретарше. Та подмигнула ему в ответ. Голос на другом конце провода звучал ровно и вежливо.
– Неужели? – переспросил Джерри Вулд. – У вас тоже происходят перемены? Тогда вы догадываетесь о причине моего звонка, сэр. На стене первого павильона нашей студии появилась надпись "Хьюз", а теперь рабочие заканчивают слово "авиатехника".